Смехачи Мейерхольда - [88]

Глава пятнадцатая ТЕРРАРИУМ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

Неприятие Львом Толстым творчества Шекспира широко известно. Это считается его серьёзной ошибкой. Однако писатель не только не признавал легендарного англичанина. Он и к Чехову относился без должного уважения. Советовал ему: «Не пишите вы, батенька, пьес. Они у вас ещё хуже, чем у Шекспира, получаются».

Что касается самого Толстого, то, не считая инсценировок («Анна Каренина», «Воскресение», «Холстомер», опера «Война и мир»), победоносно шествует по сценам лишь «Живой труп». Другие идут от случая к случаю.

Пьесу «Власть тьмы» Толстой написал в 1886 году по материалам реального уголовного дела одного крестьянина Тульской губернии. У этой пьесы имеется и второе, несколько игривое название в духе Островского — «Коготок увяз, всей птичке пропасть». Такое больше подходит к водевилю, чем к произведению, сверх меры насыщенному драматическими событиями. Поэтому Малый театр на афише его не указывал. Ограничивался хлёстким, словно щелчок кнута, «Власть тьмы».

Пьеса эта известна мало. Те же, кто о таковой знали, знали и то, что удачных спектаклей по ней не получалось. Но вся театральная Москва гудела по другому поводу — подумать только: потрясающий комик Игорь Ильинский будет играть драматическую роль.

Триумфальное шествие «Власти тьмы» начиналось далеко не лучезарно.

Во-первых, спектакль готовился слишком долго — почти два года, работать над ним начали в марте 1955-го. Многие роптали, мол, это ненормально, нарушает планы, мешает подготовке других спектаклей. Задержка отчасти произошла из-за того, что на полпути был заменен исполнитель роли Акима. Начинавший его репетировать Александр Сашин-Никольский не нашёл общего языка с постановщиком Борисом Равенских и покинул театр. Вместо него весной 1956-го был введён Ильинский.

Во-вторых, руководителей театра смущала режиссёрская концепция спектакля. Они считали, будто излишняя цветистость и большая музыкальная составляющая, характерные для манеры Равенских, не соответствует духу произведения Льва Толстого.

Ставил одну из самых мрачных пьес русского репертуара Борис Иванович Равенских. Человек незаурядный, в течение трёх лет работавший у Мейерхольда. Ёмкую характеристику дал ему художник и весьма оригинальный прозаик Эдуард Кочергин: «Талантливейшее порождение Совдепии с замесом всего того, что можно представить: бывший лютый комсомолец, строитель социализма, ряженный в тельник гармонист, дипломированный печник, энтузиаст-трамовец, вынесший многое из этого полупрофессионального театра рабочей молодёжи, студент-режиссёр Ленинградского театрального техникума, из которого по везению-хотению попадает в театр великого мастера — Мейерхольда. После трёхлетнего прокрута в нём этот дерзкий тип, верующий в божественное начало в человеке, «пропартайский» атеист, становится единственным режиссёром, усвоившим практические методы мастера в этой загадочной профессии»^{127}.

1 декабря 1956 года, после генеральной репетиции, состоялось заседание художественного совета Малого театра. Большинство присутствующих были против того, чтобы включать спектакль в репертуар.

Одной из первых выступила Елена Николаевна Гоголева. Известная трагическая актриса, в частности, сказала:

— У меня было ощущение, когда я сидела вчера и смотрела репетицию, такое, что я в стенах Малого театра, в котором сейчас очень часто гастролируют другие театры, проводят другие декады, бывают иностранные спектакли и т. д., что в стенах Малого театра присутствую на спектакле какой-то декады иностранной, то ли это эстонская декада, то ли латвийская, или румынская, болгарская, не знаю какая, но не русская, не русский спектакль, не русскими актёрами и не русским режиссёром поставлен…^{128}

Обвинение серьёзное, тем более что у многих свежа была в памяти борьба с безродными космополитами.

Ещё больше подлила масла в огонь Вера Николаевна Пашенная:

— Моё мнение — спектакль не может идти в таком виде в Малом театре, потому что это компрометирует его и как Малый театр, и как идеологический фронт воспитания молодёжи. Спектакль психологически повёрнут во вредную, нехорошую, неправильную, сознательно или несознательно нарисованную сторону, и моё мнение я при себе оставляю, но буду в отчаянии, если Малый театр выпустит его^{129}.

То заседание худсовета сопровождалось кипением страстей, нервы у всех были накалены. Бабочкин написал свою речь — восемь страниц! Поскольку он читал выступление по бумажке, Ильинский обвинил его в неискренности. На эту реплику Борис Андреевич ответил:

— Думаю, что вы извинитесь.

— Не придётся, — парировал Ильинский.

Выступая позже, Игорь Владимирович продолжил нападать на легендарного Чапая. Например, за то, что Бабочкин посчитал спектакль слишком затратным.

— Мне стыдно вас слушать, когда вы занимались бухгалтерскими выкладками. Нас не интересуют ваши бухгалтерские способности, нас интересуете вы как художник… Без вас найдётся бухгалтер, который посчитает всё, в том числе и ваше пребывание в Малом театре в течение трёх лет, за которые вы ничего не дали.

Борис Андреевич сказал, что в такой атмосфере невозможно работать. Благодаря дипломатическому искусству директора Михаила Царёва скандал с грехом пополам удалось погасить. А Бабочкин, продолжая выступление, преспокойно хвалил несколько минут назад нападавшего на него Ильинского за исполнение роли Акима.