Смехачи Мейерхольда - [113]
Отметая сомнения по поводу правильности выбора артиста на роль Татарова, Всеволод Эмильевич говорил на одном из заседаний театра:
«Может быть такая штука — может быть, мы могли бы дать роль Татарова Качалову. Мы пошлём её ему, и он, конечно, это реализует великолепно. У него своя техника, и он с помощью этой техники роль выстроит и придёт к нам на репетицию.
Он будет хорошим Татаровым, но он будет абсолютно чужим, потому что мы исходим из других принципов построения спектакля. Мы строим спектакль иначе, чем строит этот спектакль Московский Художественный Театр»>{148}.
Премьера «Списка благодеяний» состоялась 4 июня 1931 года.
Новая работа Мейерхольда, как и любая другая, вызывала большой резонанс в прессе. Развёрнутые рецензии появились в центральных газетах и на периферии, там, где ГосТиМ гастролировал. И вот что характерно — об игре актёров писали скупо. В основном копья ломались по-прежнему вокруг пьесы: нужна ли такая нашим зрителям на третьем году пятилетки или нет; полезна она или льёт воду на мельницу наших врагов; послужит ли спектакль с такой хилой идеологией подспорьем в воспитательной работе среди молодёжи? В пьесе проскальзывает враждебность по отношению к советскому режиму. Ведь даже простое упоминание острых социально-политических проблем, пусть даже отрицательными персонажами, доказывает, что они в стране существуют.
Среди откликов на пьесу появился один не совсем обычный: Александр Архангельский написал пародию под названием «Туда и обратно». Сатирический отзыв тоже может дать представление о восприятии «Списка благодеяний».
«ПРОЛОГ
Актриса Офелия Горшкова уезжает за границу. Офелия одета по-дорожному. Явно взволнована. На полу — фибровые чемоданы. В одном из них — маленьком — свиток злодеяний.
Офелия. Я уезжаю. За границу. В Париж.
О Логриган Коти!
О бальные платья Пакена!
О Елисейские Поля! Где можно дышать полной грудью!
О воздух Европы!
О милый Чаплин! Я — актриса!
Я покажу тебе свиток злодеяний Советской власти!
О, я хочу кичиться славой!
О, я хочу иметь право быть выше всех!
О, я мечтаю!
О бальном сапфировом платье!
О тебе — о Париж!
ЭПИЛОГ
Париж. Ночь. Набережная. Офелия Горшкова в бальном сапфировом платье. Тень Чарли Чаплина.
Офелия. Я уезжаю. Домой. В Москву.
О мой дорогой Советский Союз!
О мои дорогие пролетарии!
О, я хочу к вам!
Мне страшно! Я задыхаюсь! Я актриса!
О, кто надел на меня эти сапфировые мелкобуржуазные тряпки?
О, я хочу умереть на баррикадах! Как Рудин!
(Падает, как подстреленная.)
О, я умираю!
О, какое счастье!
О, накройте меня чем-нибудь красным!»>{149}
Из актёров критики чаще всего упоминали исполнителей главных ролей: Зинаиду Райх, игравшую Елену, и Мартинсона — Татарова. Признавали, что выбор обоих сделан со снайперской точностью.
Необходимо признать, что в труппе ГосТиМа тоже не было единодушия в оценке пьесы Олеши. Многие встретили её в штыки. Игорь Ильинский отказался от роли Татарова. Эраст Гарин не хотел играть Кизеветгера. Он был возмущён, писал жене: «Говорят, дают играть какого-то сумасшедшего белогвардейца». Потом ему предложили роль Татарова, от которой он всеми правдами и неправдами постарался избавиться. (Правда, потом жалел.) В конце концов в этой роли закрепился Сергей Александрович. Хотя тоже не без проблем — ведь он предпочитал роли небольшие, привык к такому существованию на сцене.
За эту нездоровую тягу к маленьким ролям его частенько поругивали. На одном из заседаний ГосТиМа Зинаида Райх (жёнам главных режиссёров многое дозволяется) ополчилась на артиста:
— Мартинсон — актёр большого плана, и мне просто непонятно, что он отказывается от этой роли. Я бы назло дала эту роль Мартинсону. С моей точки зрения, у Мартинсона есть крупный недостаток: он не владеет текстом в передаче, и тут у него совершенно явные провалы. Я помню, что когда мы в Берлине работали над «Командармом», то я у Мартинсона не видела желания проделать хотя бы какую-нибудь работюшку, ну хотя бы на одном монологе. Надо признаться, что у него не было ни одного просвета. Даровитость Мартинсона в том и заключается, что он провалил роль так, как не мог бы её провалить самый посредственный актёр.
После её взволнованного выступления Мейерхольд постарался снизить накал эмоций и, кивнув Мартинсону, пошутил:
— Слово предоставляется подсудимому.
— Зинаида Николаевна неправильно говорит, — запротестовал артист. — Она говорит, что я желаю работать только над маленькими ролями. У меня как раз имеется сильное желание играть большие роли. Когда Юрий Карлович читал пьесу, мне её не удалось услышать. Когда же Юрий Карлович прочёл первый вариант и дошёл до половины, меня эта роль очень заинтриговала.
Я действительно говорил об умной роли. Но это роль холодная. И то, что она в значительной степени отдаёт резонёрством, — правда.
Далее Сергей Александрович признался в большом грехе — он учился по Станиславскому и кое-что из его системы взял на вооружение. Сказал, что для него чем тяжелее продвигается работа, тем лучше.
Сейчас, глядя на ситуацию из дали лет, только удивляешься: как можно предлагать другим роль врага, когда в труппе есть Мартинсон! Он же в таком амплуа незаменим! Когда требуется играть отрицательных персонажей, Сергей Александрович палочка-выручалочка, беспроигрышный билет. Скажем, когда в шестом эпизоде после истерики Кизеветтера Татаров спокойно отходит в сторону, закуривает и говорит одно слово: «Эпилептик», можно представить, с какой убийственной интонацией произносил это Мартинсон.
