Смехачи Мейерхольда - [115]

Восточный поэт сказал бы, что паруса мюзик-холла рвались по швам под беспорядочными идеологическими ветрами. Калейдоскоп начальственных установок без устали менялся. То перед ним ставились одни задачи (скажем, создание сюжетных спектаклей), то другие (демонстрация лучших эстрадных и цирковых номеров); то отход от традиционного театра, то возвращение к нему. К режиссёрам и музыкальным руководителям не успевали привыкнуть. На смену опереточным ревю приходили фельетонные обозрения. Вслед за концертной программой агитационной направленности ставились памфлеты, посвящённые международной жизни, борьбе за разоружение. Для участия в спектаклях приглашались как известные драматические артисты, так и молодые эксцентрики. То просили, то требовали, то рекомендовали…

Благодаря очередной административной перестройке осенью 1932 года в мюзик-холле создавалась постоянная труппа. Одним из первых туда был приглашён Мартинсон. Ему была обещана главная роль в «мелодраме-аттракционе» американских авторов «Артисты варьете».

Мартинсон был счастлив многолетним сотрудничеством с Всеволодом Эмильевичем. Он считал его «своим» режиссёром, как для Мейерхольда был «своим» актёром, поскольку принадлежал к редкой породе тех синтетических талантов, которые ценил Мастер. То есть это не просто актёр, а одновременно танцор, певец, трюкач. Эти же качества привлекли внимание и руководителей мюзик-холла.

Предложение играть большую главную роль было столь заманчивым, что по такому случаю Сергей Александрович уволился из ГосТиМа. Он всегда был лёгок на подъём, к тому же своим уходом театр почти не подвёл, занятость у него маленькая. Всё реже появлялся в репертуаре семилетний «Мандат», дышал на ладан «Последний решительный», Хлестакова чаще играл Гарин, чем он. Тут же будет главная роль в регулярно идущем спектакле. От таких предложений отказываться не принято.

Основой спектакля «Артисты варьете» стала одноимённая пьеса американцев Г. Уотгерса и А. Хокинса. Литературную обработку текста сделал талантливый ленинградский либреттист Евгений Геркен. Зарубежные постановки этой пьесы были весьма успешны. В Берлине главную роль исполнял Михаил Чехов. С ним-то и вступил в заочное соревнование Мартинсон.

…Любимцы публики эксцентрик Скайд и его жена Бонни выступают в варьете. Один из зрителей, богатый скотопромышленник Харвей, влюбился в красавицу Бонни. Он прилагает бездну изощрённых усилий, чтобы завоевать её сердце и увести из семьи. Финал пьесы заканчивался нетипично для варьете — гибелью главного героя.

Бонни сначала играла Мария Миронова, а через пять месяцев, с сентября 1933 года, у неё появилась дублёрша — Валентина Токарская.

Дотошный коллега Мартинсона Борис Тенин вёл дневник. Там сохранилась такая запись:

«Меня решительно покоряет профессионализм Сергея Мартинсона. Я часто наблюдаю за этим артистом. Именно артистом, а не актёром. Работая над Скайдом, он максимально собран. Он понимает, насколько ответственна его роль. Не говоря уже о том, что эту же роль в Берлинском театре Макса Рейнгардта играл Михаил Чехов. Сергей очень рано начал заботиться о костюмах, в которых ему предстояло играть Скайда. «Очень рано» — это мне так кажется, а с его точки зрения, — «в самую пору». Я не спрашиваю Сергея об этом, и так всё понятно, и тем более неловко спрашивать».

И чуть ниже: «Я полагаю, Сергей намерен обрести известный покой, имея в виду грядущий напряжённый период последних репетиций. Нужно сберечь побольше нервов. Существует дурная манера провинциальных премьеров держать в секрете свой будущий костюм и грим. Сергей этого не делает, он болеет за свою «фирму» и как можно раньше хочет обрести уверенность, определённость»^{151}.

В Московском мюзик-холле эту мелодраму ставил Николай Осипович Волконский. Опытный театральный режиссёр, последние 12 лет работал в Малом театре, был одним из пионеров советского литературного радиовещания, где много работал с Эрастом Гариным.

Задача Мартинсона была не из лёгких — передать внутренние страдания внешне беспечного, развлекающего публику человека. Сергей Александрович понимал всю сложность роли, на сцене был максимально собран, при подготовке старался продумать всё до мелочей: костюм, грим. Без всякого смущения донимал режиссёра своими предложениями.

Борис Тенин, игравший в «Артистах варьете» клоуна, друга Скайда, позже вспоминал:

«На каждом спектакле Мартинсон непременно смотрел целиком каждую сцену, предшествующую его выходу, или слушал, если не мог смотреть. Ему это помогало войти в нужное настроение, обрести верное самочувствие, войти в ритм спектакля.

Скольких я знаю актёров, которых вообще не интересует, что происходит до них на сцене. Это их подход к работе. Я за метод Мартинсона. Нужно знать ритм и настроение предыдущих сцен»^{152}.

Говоря о том, что движения Мартинсона доведены до автоматизма, критики не считали это большим достоинством, видели признаки топтания на месте. Григорий Бо-яджиев и Ирина Сегеди писали: «Автоматизм, любование приёмом, назойливое кокетство экстравагантными интонациями так же опасны для Мартинсона, как внутренне холодная стилизованная романтика, которой он иногда увлекался. Именно в таком приёме стилизации романтики сыграл он роль дон-Филиппо в «Севильском обольстителе» и сыграл неудачно: жеманно, холодно, с каким-то несвойственным ему надрывом.