Слямбу катамбу нок! или Приключения первобытного выдумщика - [10]

— Не подумал, — согласился Напролом. — Я вообще не люблю думать. Мне больше нравится действовать топором или копьем. Раз — и всё.

— Вот если Дум сейчас заблудится, мы пропали. Давай подадим ему голос.

— Давай.

— Ду-ум! — закричали оба. — Ты где-е?

— Я зде-есь! Иду-у!

Охотники повернулись на голос и скоро увидели Дума.

— Восход там, — он показал направление рукой.

— Как ты узнал об этом? Спросил у Леса?

— Я вспомнил, что ты, Напролом, сшибал по дороге цветы своим копьем, и поискал их. Они там, — Дум кивнул в сторону, откуда пришел, — вот и весь секрет. Ну, кто хочет вернуться домой Самым Бывалым? Вперед!

Все трое подхватили мешки с остатками съестного и двинулись в указанном Думом направлении. Первым шел Дум, вторым — Хоть-Куда, а третьим, оглядываясь, — Напролом.

ДАНЬ ХОЗЯИНУ ЛЕСА

…Перед ними стоял огромный медведь. Откуда он появился, где таился, услыхав их шаги, они не знали. Он вдруг встал на их пути — и люди остановились как вкопанные и даже сердца их, кажется, замерли от ужаса. Зверь был на две головы выше любого из них и в пять раз могучее. Медведь поднял лапы с длинными, с человеческий палец черными когтями и зарычал так страшно, что листья на деревьях, не говоря уже об охотниках, затряслись.

Трое подняли копья, но не сдвинулись с места. Они знали, что их оружие только ранит зверя и что рассвирепевший от боли хищник вмиг расправится с ними. Охотники знали еще, что если кинуться врассыпную, он все равно кого-то настигнет, и поэтому стояли не двигаясь и надеясь, что, может быть, медведь не захочет драться с тремя.

Они стояли неподвижно, а занесенные над головами руки готовы были метнуть копья.

Медведь зарычал громче, рявкнул — он тоже был охотник и опытный боец, он соразмерял силы и хотел победить малой кровью. Люди не дрогнули, только еще больше побелели пальцы, сжимавшие копья, но зверь, конечно, этого не заметил. Если бы хоть один из них струсил, это передалось бы остальным, они тогда бросились бы убегать, а он тут же догнал бы одного…

Долго так продолжаться не могло. Кто-то из противостоящих не выдержит страшного напряжения — сделает первое движение, за которым последуют удар и кровь.

Это первое движение сделал Дум. Он потихоньку стянул с левого плеча лямку кожаного мешка, она скользнула по руке и пальцы перехватили ее. Медведь перевел глаза на шевельнувшийся мешок и усилил рычание, которое то разгоралось, то притухало, как Огонь.

Дум качнул мешок раз, другой… И неожиданно швырнул его прямо в морду зверя! Тот схватил мешок обеими лапами, полоснул когтями, порвал, запах вяленого мяса ударил в чуткие ноздри. Он поднес мешок поближе к носу, не спуская при этом глаз с людей.

А те по незаметному сигналу Дума, так же незаметно для медвежьих глаз, попятились. Медведь сделал было шаг за ними, но Дум сорвал мешок со съестным с плеча Напролома, стоящего справа от него, и швырнул зверю. Страшилище поймало и его.

А люди удалялись, не опуская копий, не позволяя себе поспешных движений, они отходили, делая крохотные неслышные шажки.

Медведь опустил глаза к мешкам в его лапах, положил их на землю и стал разрывать когтями — лишь тогда люди повернулись и кинулись бежать так, как убегают в случае смертельной опасности.

— И об этом приключении мне нечего будет рассказать, — угрюмо пробурчал Напролом немного погодя, когда они более или менее спокойно шли по Лесу. — Дум не дает мне, охотнику, показать себя.

— Ты себя не показал, поэтому ты жив, — не очень понятно ответил ему Хоть-Куда.

Оставшееся в мешке Хоть-Кудая мясо разделили на три части и съели в тот же день; нужно было думать о пропитании.

Лес все не кончался, он был то густой, почти непроходимый, почти непролазный, то редел, встречались даже поляны. На одной из них путешественники увидели три незнакомых светлокорых дерева, усыпанных шипастыми зелеными плодами, и с необычными листьями — их было по семь на длинном черешке.

Хоть-Куда влез на дерево, сорвал несколько плодов. Их раскусили — шипы были еще мягкие, — сморщились, выплюнули.

А Дум в это время, заметив краем глаза чье-то движение в кустах неподалеку, швырнул туда палку, но не попал в шустрого, с пышным хвостом зверька. Зверек — внуки Горы звали их хвостатиками — в одно мгновение оказался на ближайшем дереве и скрылся в дупле. В дупле могли быть орехи, собранные хвостатиком. Хоть-Куда подозвал к себе верзилу Напролома, взобрался на его плечи и протянул руку к дуплу. Зверек выскочил и исчез в густой кроне дерева. Хоть-Куда запустил руку в дыру.

— Там орехи, — сказал он, — я набрал их целую горсть.

Скоро на земле возле дерева лежали коричневые, сухие, должно быть, прошлогодние орехи-кругляши, похоже, с того чудного светлокорого дерева. Съедобные? Напролом впился крепкими зубами в один из них, с трудом разгрыз. Попробовал разжевать. Твердо, невкусно. Выплюнул. Наверно, их нужно жарить в Костре. Все трое набрали кругляшей за пазуху и двинулись дальше.

И вот сквозь деревья путешественники увидели голубой и просторный свет! Лес кончился! Бесконечному Лесу, оказывается, есть предел! Наши трое не выдержали, побежали. И вскоре вырвались из лесного плена, где воздух был густ, как вода, — и очутились на просторе, где над ними открылось прозрачное и высокое небо, Солнце, а свежим ветерком хотелось дышать и дышать.