Служилый - [8]

— Они были правы, подобное лечится подобным. И как ты мыслишь, то, что на столе — обычное создание Божье?

— Никак не мыслю. Лишние дырки врагу проделывать в бою честном приходилось, а вот разглядывать потроха никогда не любил. Я вам не Везалий-содомит какой-нибудь.

— Смотри, — настаивал де Бирс, — насколько мало кишек в этом чреве, они почти что прилипли к спинному хребту, значит, тварь эта не питалась растительной пищей.

— Может, вообще не питалась. Когда жрать нечего, то и задница паутиной зарастет. Слушай, мастер дурного дела, тебе самому не противно на это любоваться?

— Для меня как для ученого Нового времени опыт важнее умозрения, — не смутился лейденец. — А оцени эти длинные острые клыки.

— Зубы лишь кажутся длинными, потому что соседние выбиты.

Де Бирс, взяв отпиленную голову в руки, направил взгляд мертвых зениц на Венцеславича.

— Ничего такого не замечаешь?

— Только то, что ты, мастер, на людоеда похож. Тут и умозрения не надо, чтобы увидеть.

— Этот субъект перемещался, сильно наклонившись вперед, оттого шейные позвонки увеличены…

— Опять о своем. Зачем наклоняться? Так ведь неудобно для ходьбы.

— Зато удобно для бега. Друг мой, это — ликантроп, будьте знакомы. Я долго занимался изучением псоглавцев, кои чрезвычайно размножились во время долгой войны, терзающей германскую империю. И, изучая натуру скальпелем, пришел к выводу, что не грех, а лишения являются причиной этого, с позволения сказать, заболевания. Силач и борец закаляют свои мышцы и кости, делая их более толстыми и грубыми через череду мелких повреждений. А ликантроп делает связки более подвижными и сочленения эластичными, передвигаясь на четвереньках.

— Говорю тебе, бегать на карачках тяжело будет, даже записному пёсеглавцу. Мне, мастер, приходилось преодолевать и по тридцать верст за день. Так порой вымотаешься, что падаешь лицом вниз — а все равно на ноги затем громоздишься. На четвереньках только пьяному в кусты сподручно заползти.

Де Бирс взял в руки инструмент и, подпилив череп, сбил ударом молотка часть черепной крышки. Запустил щипцы в дыру и вытащил что-то напоминающее толстого червяка.

— Вот эта огромная шишковидная железа придает ликантропу особые способности, отчего люди далекие от науки называют его оборотнем.

— Я думал, ты мне часики покажешь голландские, а ты вон рукава засучил как мясник. Я ни в науку эту, ни в оборотней не верю. Теперь идти можно?

— Да, только я не забуду о тебе.

Де Бирс махнул рукой и шведы увели Василия.

С полчаса кузнец приковывал его ногу к кольцу в стене. Раскуют, только когда на казнь поведут.

Терзала жажда и жар подступал; обожженные пыткой бока пекло так, словно их выложили на раскаленный протвень. Венцеславич впал в забытье, вначале тяжелое, словно чугуном его придавили, затем легче стало. Показалось ему, что дочка Вейки касается его лба прохладными пальцами. Катерина? Он с трудом поднял будто каменные веки — над ним склонялась женщина, отрывая взору нежные выпуклости в вырезе платья. Она трогала его лицо мягкой прохладной рукой и выжимала воду из платка на его губы.

— Понравилось, московит? Я — рад. Будет она заботиться о тебе и дальше, покуда ты жив. Это моя племянница, Лисье, дева осьмнадцати годов от роду.

Де Бирс был в камере, смотрел не на пленника, а куда-то на стену — словно бы не желая смущать девицу.

— Предложение подкупает. Хотя слова «покуда жив» говорят о том, что заем будет краткосрочным и проценты взяты большие. Что хочешь ведать о нашем волосатом слоне?

— Всё.

Василий стал рассказывать голландскому мастеру о диковине из Ленского края, не жалко, все одно супостатам туда не добраться, в то время как Лисье ласково держала его голову.

— Якуты считают его злым духом. Ну, это по простоте душевной. Самоеды-харючи, которые кочуют за Камнем, уверены, что оный есть настоящий подземный зверь… Так то, держава наша есть родина слонов, запиши.

— Нарисовать зверя можешь?

— Приходилось в отхожем месте царапать со скуки или там углем на заборе: «Здесь Василий был, после того, как мёд да пиво пил», «Боярин такой-то — дурак». Еще я у богомазов в Троицком Сергиевом монастыре немного обучался, хоть там все иначе. Они-то на досках пишут. Бумаги у нас мало выделывается, не хватает толчей для этого дела, поскольку недостает быстрых рек. Но, может, навык и пригодится; если принесете лист и грифель, сдается мне, что изображу.

— Будь покоен. Завтра непременно доставлю тебе необходимое.

Когда де Бирс пошел к двери, Лисье поставила поближе к узнику кувшин с водой, хлеб и «шпек», завернутые в чистую тряпицу, мазь для обожженной кожи. Заскрипела дверь, выпустив незваных гостей, ругнулся, дыхнув перегаром солдат, запер со скрежетом замок. Между толстых прутьев решетки на крохотном оконце с трудом проходили прощальные лучи закатного солнца. На плацу гремели барабаны, прогоняли сквозь строй какого-то нарушителя предписаний господина ландсгевдинга.

Ах ты, забыл у голландца хоть какое-нибудь покрывало попросить. Теперь околевать до утра… И вот еще напасть. Узники цепные ведь под себя гадят. Завтра придет ученый господин и паче чаяния племянницу свою снова приведет, в камере же срамота будет.