Служили два товарища - [22]

— Боевое задание такое. Делать как можно больше шума — стрелять, кидать гранаты. Пускай думают, что целый полк прорвался… Кто метко стреляет — бейте по прожекторам. Может, в суматохе закрепимся, продержимся сколько-нибудь…

Латыши поговорили между собой по-своему, потом один из них, Ян, сказал Андрею:

— Помнишь, ты просил покурить перед смертью? Теперь мы у тебя попросим. Дашь?

— Я некурящий, — виновато ответил Некрасов.

— Но ты тогда курил?

Андрей усмехнулся:

— Бросил… И вам советую. Дольше проживёте.

Повернувшись, Андрей полез вверх по склону Бойцы двинулись за ним. Когда до площадки Турецкого вала оставалось несколько саженей, Некрасов поднял над головой фанату и, заорав: «Ура!» — швырнул её как можно дальше. За ней полетели другие гранаты, латыши подхватили «ура» и, стреляя наугад, взбежали на Турецкий вал.

К их удивлению, в ответ не раздалось ни одного выстрела. Грозная крепость была пуста. Только прожекторы, странно неподвижные, продолжали светить в сторону красных да тяжёлые морские пушки по-прежнему целились на север.

— Спят они, что ли? — пробормотал Андрей в полной растерянности.

Если белые спали, то очень крепко — никто не вышел на шум.

…Блиндаж полковника Васильчикова был пуст. Дверь распахнулась. Вошли Андрей и Арвид.

— Все удрали. — Андрей попробовал рукой серебряный кофейник на столе. — И совсем недавно. Кофе ещё тёплый…

— Тёплый? Это хорошо, — сказал Арвид. Он налил себе чашечку и выпил одним глотком.

…Два латышских стрелка кромсали полотнище огромного трёхцветного флага. Белую и синюю полосы они оторвали совсем и кинули на землю. Осталась одна красная — узкая, как морской вымпел.

Это красное знамя латыши укрепили на бруствере, в ясном луче прожектора.

…В полуверсте от них, над окопами, где теперь залегли красные, понеслось радостное «ура».

Цепь за цепью поднимались бойцы, бросались вперёд к Турецкому валу, над которым полыхало знамя победы.

…На своём наблюдательном пункте стоял командарм. Адъютант, волнуясь, подал ему бинокль.

В бинокль был виден красный узенький флаг над вражеской крепостью, а под ним — машущие руками чёрные фигурки на бруствере.

Улыбка сняла тревогу и усталость с лица командарма.

— Белые отошли, — сказал он адъютанту. — Отступили, видимо, к Юшуни… Это хорошо.

Юшунь 10 ноября

По степи шли цепи красной пехоты, Они шли не стреляя, потому что до противника было ещё далеко. Укрывшись в ложбинках и оврагах Юшунских дефиле, врангелевцы обстреливали наших из орудий. Поднимались над землёй чёрные букеты взрывов, ныла в воздухе шрапнель.

А наши всё шли и шли вперёд, мерно и сосредоточенно, словно косцы, у которых впереди ещё много работы.

За ними следил внимательным глазом «пате». Штатив прочно упёрся в землю острыми железными копытцами; сгорбившись над камерой, Андрей крутил ручку. Это был, наверное, последний бой перед полной победой, и его надо было снять.

Артиллерия белых вдруг замолчала. Далеко-далеко, на границе между степью и небом, появилась чёрная кромка. С каждой секундой она становилась всё различимей, зазубривалась, распадалась на чёрные пятнышки. Это врангелевская кавалерия пошла в контратаку.

Красные цепи остановились, залегли. Пробежали вперёд пулемётные расчёты, волоча за собой «максимы».

А вражеская конница стремительно приближалась. Это была Астраханско-Терская бригада. В лохматых чёрных папахах, с пиками, выставленными вперёд, летели в бой всадники, и чёрным вороном летела за каждым его бурка.

Застрекотали пулемёты, защёлкали винтовочные выстрелы, но не под силу было пехотинцам остановить кавалерийскую атаку. И тогда из лога за спиной у пехоты вынеслись красные конники. Узкий их строй растёкся, захлестнул степь во всю ширь. Громыхало конармейское «ура», и ветер вгонял его обратно в глотки — так шибко мчались конники.

А терцы скакали навстречу нашим с улюлюканьем, с протяжным восточным визгом.

Вспыхивали на солнце шашки, дымила пыль. Две кавалерийские лавы шли друг другу навстречу, как два степных пожара. И сошлись, сшиблись посреди широкого поля.

Андрей крутил ручку своего «пате». Вокруг человеческими голосами кричали раненые кони, нечеловечески взвизгивали терцы. Хлопали выстрелы, трещали, ломаясь, пики.

Сражение раскололось на множество схваток, погонь и поединков.

Прямо перед собой Некрасов вдруг увидел гнутую молнию шашки. На него летел белый казак.

Андрей бухнулся на спину, успев дёрнуть на себя кинокамеру. Задранные пики штатива нацелились остриями в лошадиную морду.

Всхрапнув, конь шарахнулся в сторону. Казак, свесившись с седла, рубанул по ножкам штатива, потом второй раз, потом третий. При каждом ударе он натужно гакал и был похож на лесоруба, которому надо скорее обрубить сучья, чтобы добраться до ствола.

Лёжа на спине, Андрей нашарил у пояса маузер и выпустил четыре пули в квадратную чёрную бороду, в оскаленное лицо казака. Казак завалился набок, а конь, которого уже не удерживали на месте жёсткие поводья, поскакал, мотая головой, в степь.

Андрей встал, поднял камеру и только потом огляделся. Теперь на поле боя всё было по-другому. Чёрные бурки уходили, откуда пришли, а конармейцы летели вдогонку. Поднялась красная пехота, тоже побежала вперёд.