— Пришли, — сказал Гарсия.
В земле была дыра. Или нора. Размером подходящая кролику средней упитанности. Гарсия наклонился к ней и прокричал в черное жерло:
— Лешом, ты дома?
Воздух над дырой задрожал, как будто туда плеснули кипятка, потом из пара сконденсировалась человеческая фигура.
— Захар прислал, — сказал Гарсия.
Лешом совершенно человеческим жестом почесал в затылке и ответил:
— В дом не пойдем, не прибрано у меня там. Вот, тут пригорочек, располагайтесь. Я сейчас. Он вас обоих…. хм… ангажировал?
— Его, — Гарсия кивнул на меня хвостом капли.
— Ясно, — Лешом растворился в воздухе и втянулся в свою нору.
Мы уселись на землю и стали смотреть, как медленно танцуют у Цитадели шары света.
— Хочешь туда? — спросил я Гарсию.
— Когда-нибудь, — ответил он неожиданно серьезно, — не сейчас. Все-таки отсюда худо-бедно, но можно сгонять к живым, а оттуда — уже всё, привет.
— Когда-то мне казалось, что с того света вообще не возвращаются, — усмехнулся я, -
За чертою — стена, за чертой — темнота.
Может — рай, может — ад… может, нет ни черта:
Нет ни рая, ни ада,
Ни любви, ни награды —
Лишь два метра земли
да стальная ограда.
— Смешно, — сказал Гарсия, — ты сочинил?
— Понятия не имею, — признался я.
Из норы вылез Лешом и принес с собой серый лохматый шарик.
— Я больше не ныряю, — сказал он, кашлянув, — слишком много всего накопилось. Так отяжелел, что в последний раз чуть под Рубилу не угодил. И ладно бы мое было — а то ведь все больше про Захара воспоминания. Он-то себе возможность нырнуть на ту сторону предпочитает оставить, вот и пристроил меня вместо себя. Умно, да? Бери вот эту вещь. Смелее, не кусается.
Шарик был холодным и колючим. Торчащая во все стороны шерсть на ощупь была жесткой, как проволока.
— Что это? — поинтересовался я, разглядывая предмет.
— Это я придумал. Я тоже не лыком шит. Это когда-то было библиотекарем, у него память профессиональная. Память я оставил, остальное утилизировал, так что Рубилам до него никакого дела теперь нет. Он не дух, он вещь. Но помнит все, что ему расскажешь. Жаль только, из своего собственного сознания, — Лешом постучал себе по лбу, — все равно стереть ничего нельзя. Но ты послушай, пригодится в походе. Отзывается на команды «слушай» и «говори». Не бойся, тут только самое важное… нырять не помешает.
— Просто сказать слова и все?
— Необходимое условие, которое Захар поставил, быть при этом одному. Пока кто-то поблизости, Библиотекарь говорить не будет.
— А чего Захар-то хочет? — не выдержал Гарсия, все это время молча слушавший, только переливавшийся разноцветными пятнами.
— Захар хочет, чтобы твой друг нашел то, из-за чего он тут прохлаждается… и сделал так, чтобы этот якорь никто кроме него самого никогда не смог уничтожить.
— Хренасе, — высказалась зеленая капля, — а дворец с пилястрами он не хочет?
— Если твой друг выполнит условия, у Захара со временем будет и дворец с пилястрами, и прочее.
— Его друга зовут Джек, — хмуро сказал я, — Лешом… скажи, какой я по счету?
Лешом пожал плечами.
— Я только о четверых знаю… включая меня. Можешь считать, что пятый. Только других искать бесполезно.
А то я сомневался.
Мы с Гарсией топали рядом и молчали. Точнее, топал я, а он плыл. Когда впереди показался мой кривой плетень из травы, отмечающий родные стены, Гарсия остановился и спросил:
— Тебе это… помощь нужна?
Я, честно говоря, удивился и даже расстрогался. Ныряльщики — тихие торчки, они не любят компании и ныряют поодиночке.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я, — но не стоит. Справлюсь.
— Ну… смотри, — капля помрачнела и стала темно-зеленой, — думаешь, за тебя беспокоюсь? Меня волнует то, что шестым могу стать я.
— Оставлю тебе Библиотекаря. В наследство, — пообещал я, — а теперь давай, шуруй отсюда, дай мне с… прибором поговорить по душам.
Гарсия хмыкнул неопределенно, на боках у него выросло два отростка, похожих на руки в зеленых рукавицах. Капля показала два больших пальца и отправилась восвояси, медленно плывя над сухой землей. Руки махнули мне на прощание и слились с телом.
Я поставил Библиотекаря на землю, сел перед ним и скомандовал: «говори».
За предельно короткое время я стал обладателем той части памяти Захара, которую собрали до меня четверо ныряльщиков. Я узнал страну, город… я узнал даже его фамилию. А вот до причин того, что держит его здесь, коллеги так и не докопались. Ну что ж… может, именно мне повезет.
Я закрыл глаза. Живые были так близко — тонкая вуаль, похожая на рваный тюль или клочья тумана над ночной поверхностью озера, а за ней — яркие и тусклые, теплые и холодные, большие и маленькие, теплились огоньки жизней. Прикоснись — и достанешь.
Тепло. Звездная сеть в ладонях, яркие вспышки озарений и малиновые ленты адреналина. И любовь… страсть — чистая, хрустальная, с искристыми льдинками по краям.
С сожалением пришлось отстраниться. Слишком сильно для меня, такую душу подчинить никому не под силу. Нужно что-то попроще, и послабее.
Тусклый огонек. Умирает. Опять неудача.
А вот и еще один. Трепещет, будто свеча на ветру. Одиночество. Холод. Яркий холод бирюзового цвета — острей ножа, прочней стали.
Пустишь меня? Я ненадолго…
