Слушатель - [30]

Сейчас он сидел с Джинджер на одной из длинных деревянных скамей, напоминающих церковные, внутри огромного здания Станции Юнион на Южной Рэмпарт-Стрит. Здесь пахло едкой смесью сигарного и сигаретного дыма, моющего средства для черно-белой напольной мраморной плитки и чем-то еще — чем-то вроде озона, которым обычно пахнет после миновавшей грозы. Задумавшись о последнем аромате, Партлоу решил, что, возможно, это обманчивое ощущение — как после грозы — создается за счет скопления поездов, останавливавшихся на четырех прилегающих путях и испускавших пар, подобно угрюмым медведям. Два больших вентилятора под потолком, поскрипывая, создавали мощную циркуляцию воздуха; звуки голосов отскакивали от стен и медленно превращались в неясное эхо, а что-то металлическое лязгало и грохотало за аркой, ведущей к путям. Носильщики — негры, которые помогали пассажирам с багажом — сновали туда-сюда к местам своей работы. Они носили тщательно выглаженную темно-синюю униформу с золотыми пуговицами и неизменные красные цилиндрические фуражки на головах.

Партлоу курил сигарету и думал, что носильщики могли бы стать хорошими солдатами, потому что все они выглядели так, будто даже спали по стойке смирно. Это же касалось и старика-негра, который выглядел таким древним, что его, надо думать, уже во времена Гражданской войны звали дедушкой.

Прерывая мысли Партлоу, затрещал спикер, и мужской голос объявил о прибытии поезда Иллинойс-Централ из Мемфиса, но это был не тот поезд, которого они с Джинджер ожидали, поэтому он затушил окурок своей сигареты о темно-коричневую пепельницу, которая стояла рядом с его коленом, и тут же зажег следующую. Что-то в его движениях, должно быть, вызвало у Джинджер раздражение и отвлекло ее от тихих раздумий, которыми она укрывалась, словно саваном, с тех самых пор как они добрались до станции. Она поинтересовалась:

— Ты все еще дуешься?

Черта с два Партлоу собирался торопиться с ответом! Он молча продолжал наблюдать за тем, как молодой носильщик толкал тележку, заполненную полудюжиной чемоданов. За ним следовали белые джентльмены в летних костюмах и соломенных шляпах, а чуть поодаль шла пара красивых и ухоженных женщин с шелковистой кожей, щебечущих о предстоящем путешествии. Партлоу подумал, что экономика страны может продолжать оставаться в канаве — причем канаве из скользкой глинистой грязи — но те, у кого были деньги, совсем не обращали на это внимания, направляясь на север, в более холодные края. Глядя на этих пижонов, позади которых тянулся нежный флер хрустящих банкнот, Партлоу невольно желал им всем погибнуть под тоннами горящего железа, когда их поезда сойдут с рельсов. Подобные мысленные образы заставили его на мгновение побледнеть.

Стояла середина августа, и дни были ужасно жаркими. Партлоу прикинул, что на земле не может быть более жаркого и более адского места, чем Новый Орлеан. Здесь, когда жара усиливалась, воздух раскалялся и сгущался от зноя, а Миссисипи выглядела так, будто была сделана из песчаного коричневого супа, который отражал лучи солнца тусклыми бликами, и если коснуться ее вод, то можно ощутить не ожидаемую прохладу, а то, что кожа буквально сгорает на костях. На такой жаре нелегко было вести машину от Шривпорта до Нового Орлеана. Это касалось даже черного четырехдвернгого городского седана «Форд» модели «А», который Партлоу и Джинджер, скооперировавшись, купили за сотню баксов, вырученных с продажи «Паккарда». Джинджер объяснила, что новый автомобиль (не такой уж он, кстати, был и новый — это была модель 1930 года с 4-цилиндровым двигателем и хвостом из трех тысяч пройденных миль) был необходим для реализации их плана, к тому же «Окленд» заработал удивительные двадцать баксов по трейд-ин, так что в итоге это оказалось не плохой сделкой. «Форд» выглядел хорошо — по крайней мере, на нем не было вмятин — а Джинджер настаивала, что люди часто судят других по машине, поэтому Партлоу, в очередной раз найдя в ее словах много смысла, согласился.

Он поерзал на скамейке, выпустил кольцо дыма «Честерфилда» в сверкающее пространство станции Юнион и, наконец, запальчиво ответил:

— Да, может быть.

— Ну хватит уже, — протянула она, оглядевшись вокруг, чтобы убедиться что другие люди не сидят достаточно близко, чтобы слышать их разговор. — Сколько тебе лет, а ты все еще не вырос из пеленок?

— Послушай, — рявкнул он ей прямо в лицо, и увидел, что свирепость его голоса заставила ее поджать губы, как будто ее вдруг хлестнул по щекам сильный ветер, — ты ничего не сказала о том, что придется отдавать долю кому-то еще. Ты сказала, что мы разделим все между собой.

— Без его помощи нам это все не провернуть, поэтому не будет его — не будет ни дележки, ни самих денежек, — отозвалась она.

— Я не знаю этого молокососа! А ты так просто пригласила его сюда. Что я должен при этом думать, по-твоему?

— Ты должен помнить, что я делаю то, что необходимо, — Джинджер замолчала и подождала, пока пожилая пара пройдет мимо их скамейки, следуя за худым, как тростник, носильщиком, который ловко толкал тележку с багажом. Затем она снова посмотрела на Партлоу и наклонилась к нему, прорывая облако сигаретного дыма. — Нам понадобятся шесть рук. Ты и я — мы не сможем сделать это сами.