Слушается дело о человеке - [49]

— Не знаю, право… Найдется, — пробормотал он в смущении и пригласил даму с хорьками на следующий танец.

Она бросилась в его объятия и стала перебирать пальцами по его лысому затылку. Гроскопф увидел, как соблазнительная умчалась с каким-то стройным господином, даже не взглянув в его сторону. Он вздохнул, повернулся к своей даме и принялся ее утешать.

— Да не волнуйся ты так, голубка!

Она подняла на него глаза и весело подмигнула.

— Ты прав! Какой прекрасный бал! — сказала она, улыбаясь и подтверждая то, что думали и говорили другие.

Еще много раз застревал на дороге каток. Но наконец он преодолел свой трудный путь. Прошли и эти две недели.

— Только была бы принята к рассмотрению наша кассация, — сказал доктор Иоахим. — Остальное пустяки.

Мартин с нетерпением ждал решения коллегии по уголовным делам Высшего земского суда. На него удивительно приятно подействовали торжественность и тишина, царившие в зале заседания. Зал находился наверху, уличный шум доносился сюда глухо. Тихо было и в длинных темных коридорах. Все ходили словно на цыпочках.

Мартин Брунер казался спокойным и даже веселым. Через несколько часов он сможет наконец избавиться от путаницы и неразберихи, которые давили его тяжелым грузом. Он снова вздохнет свободно.

Наконец вышел председатель суда. За ним, размеренным шагом, словно монахи, проследовали судьи и молча заняли свои места. Возле окна, напоминая хищную птицу, уселся секретарь, готовясь ловить, как добычу, каждое слово.

Двадцать пять стажеров, юристов-практикантов, заполнили места для публики и принялись благоговейно внимать всему происходящему.

Мартин Брунер с напряженным вниманием следил за выражением лица седовласого председателя. От решения этого человека зависело его будущее. Чувствовал ли это председатель? Нет, он даже не посмотрел в его сторону. Он сидел, откинув голову и сложив, как в молитве, руки.

Наконец председатель взглянул на часы и подал знак начинать. Закрытое заседание велось в тоне негромкой, обычной беседы.

Как хорошо, что рядом с Брунером сидел доктор Иоахим, спокойный, сдержанный, в черной мантии. Обратись к нему Брунер раньше, дело вообще не приняло бы такого оборота. Они не сумели бы так запросто одурачить его…

Наконец поднялся прокурор и прочитал обоснование приговора:

— «Обвиняемый, — что явствует как из его собственных показаний, так и из того факта, что он не предпринял официальных шагов, дабы пресечь преступные действия обвиняемого Эдельхауэра, — содействовал последнему в его попытках уйти от ответственности.

Таким образом, обвиняемый Брунер повинен в преступлении, предусмотренном статьей двести пятьдесят седьмой Уголовного кодекса. В основе его преступления лежало…»

Мартин Брунер знал наизусть каждое слово приговора. Он перечитывал его неоднократно, всякий раз возмущаясь до глубины души. Но фактические ошибки в обосновании приговора уже нельзя было устранить. Следовательно, оставался только один, очень трудный путь: нужно было доказать суду, что в обосновании имеются ошибки формального характера.

Сейчас, когда Брунер услышал слова приговора из уст главного обвинителя, в его памяти воскресли все пережитые часы, дни и ночи, полные боли и тревог.

Прокурор кончил. Вслед за ним поднялся защитник доктор Иоахим. Он поклонился и спокойным глубоким голосом начал защитительную речь.

Председатель, который до сих пор сидел, полузакрыв глаза, встрепенулся и поднял на мгновение голову, словно услышав совершенно неожиданный аргумент.

Ясно, определенно и сдержанно доктор Иоахим указал на ошибки, допущенные при первом слушании дела. Брунер не отрывал глаз от лица председателя. Как он поступит? Отменит ли приговор суда как неправильный и вернет дело в первую инстанцию? Неужели он не даст ему добиться правды и справедливости?

Адвокат кончил речь, и суд удалился на совещание. Брунеру показалось, что перед ним распахнулись златые врата.

— Вы видели его лицо? — спросил он у защитника.

— Я видел только, что во время моей речи он два раза поднял глаза. Мне кажется, что мы выиграли.

И он не обманулся. Приговор отменили, и дело было направлено на пересмотр в первую инстанцию.

Но вопреки благоприятному исходу Мартин Брунер чувствовал себя совсем больным. Его бил озноб, голова горела, как в огне. Неужели он расхворается? Сейчас, когда перед ним открылись двери к свободе и справедливости!

И все-таки ему пришлось лечь.

— Какой тебе прок во всей этой пышной церемонии восстановления чести? — пробормотала вполголоса Люциана, отсчитывая по капле в рюмку лекарство.

— Так уж создан человек! — ответил он, глядя в потолок.

Он уснул, но скоро проснулся. В комнату снова вошла Люциана. Она понимала, что ему нужен покой, но ей необходимо было поделиться своими мыслями.

— Когда над человеком проходит гроза, он сразу смиряется и осознает свое ничтожество. Но стоит вновь засиять солнцу, и человек снова говорит: я велик! Лишь в летящих мгновениях, лишь со своей бесконечно ограниченной точки зрения видим мы мир. Вот почему и гонимся мы лишь за всем преходящим. До других нам и Дела нет. И вдруг мы чувствуем, что все, что мы делаем, не дает нам ни длительного, ни истинного удовлетворения и ни от чего не спасает. Вот тут-то мы и начинаем медленно тупеть. В нас подымается отрицание, затем отвращение. Мы отвергаем, как несъедобную пищу, самую мысль о нравственности и постепенно становимся источником заразы для окружающих. Говорю тебе, это истинная чума, она свирепствует повсюду. Повсюду!!!