Слушается дело о человеке - [44]

Шрифт
Интервал

Люциана медленно встала и подошла к инструменту. Он засмеялся, сверкая белыми зубами. Она осторожно погладила клавиши.

Нет, нет! Может быть, для кого-нибудь рояль и вправду ненужный предмет обстановки. Только не для нее! Она стиснула зубы. Нет, ни за что на свете! Она не отдаст рояль. Уж лучше пойдет побираться!

И вдруг она вспомнила про аккордеон. Сколько раз он выручал ее, когда надо было расшевелить скучных гостей. Что ж, теперь ему снова придется прийти на выручку, на этот раз ее детям. Она достала аккордеон и проверила басы. Они были в полном порядке. Прекрасно! Она продаст аккордеон, только потихоньку, чтобы дети не заметили. А потом, при случае, купит им новый. Уж аккордеон-то, наверно, не запрещено заменить. И, успокоенная, она спрятала аккордеон в футляр — как раз в ту минуту, когда вернулся Мартин.

Глаза Мартина лихорадочно блестели. Беззвучно шевеля губами, он молча сел к столу и запустил левую руку в левый карман пиджака, а правую — в правый. Наконец он вытащил пачку каких-то квитанций, торопливо перелистал их, вынул одну бумажонку и снова засунул пачку в карман. Потом, все еще молча, он склонился над бумажкой и начал вписывать мелкие цифры в маленькие квадратики.

Вдруг он вскочил, отыскал старый номер газеты, снова швырнул ее, пересчитал мелочь, лежавшую в кармане, покачал головой и снова опустился на стул… Ноль — один, один — ноль, один — два, ноль… Он вздрогнул, словно в испуге.

Люциана схватила его за плечи.

— Что ты тут делаешь?

Мартин засмеялся.

— Знаешь, у меня есть одна марка. А меня просто воротит от денег. Нечего ей делать в кармане. Ну-ка, убирайся отсюда!

Он швырнул марку на стол, подхватил ее, потом аккуратно сложил бумажонку и побежал в тотализатор.

Утром дети начали жаловаться на голод. Мартин и Люциана вышли из дому. Они шли по улицам, тесно прижавшись друг к другу. Оба молчали. Слышался звон праздничных колоколов. Мощные удары сотрясали воздух. Мартин и Люциана, словно серые тени, брели все дальше и дальше. Наконец они исчезли под сводами высокого собора. Над ними гремели колокола. Но и предки оказались бессильны помочь им. Уничтоженные войной, они лежали в своих жалких гробах. Холодом веяло от их могил. Бим-бам-сжальтесь, бим-бам-сжальтесь! Колокола гремели под высокими сводами.

Неужели у них в хозяйстве действительно нет ничего лишнего? Люциана сомневалась в этом. Нищенка, продававшая лубочные картинки, которая всегда стояла возле церковной ограды, крадучись, прошла по каменным плитам и скрылась за колонной. Сквозь узкое окно на хорах падал луч света. «Слава господу, господу богу нашему, утешителю всех скорбящих!» Разумеется, она расстанется с аккордеоном. Луч света подымался до самого купола. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». А может, похлопотать, чтобы Мартину повысили пенсию? Ведь он инвалид войны. «Господу богу нашему, аминь!»


Из магистрата не было никаких вестей. Зато на другой день пришло письмо из Управления надзора.

«По поручению бургомистра и господ советников магистрата я возбуждаю дело о привлечении вас к суду по обвинению в злоупотреблениях по службе. В обоснование моего решения ссылаюсь на приговор, вынесенный судом первой инстанции (содействие и соучастие в подделке документов).

На этом же основании отстраняю вас временно от занимаемой должности и приказываю немедленно приостановить выплату вам жалованья.

По поручению: Начальник Управления надзора».

Мартин Брунер приложил это послание ко всем прочим и, твердо веря в справедливость, стал ждать результата своей апелляции. Тем не менее, завидя сослуживцев, он делал крюк, чтобы не говорить о своих делах. В конце концов он стал не то чтобы бояться, но избегать коллег. Пропасть между ними становилась все больше. Они изо дня в день с величайшей добросовестностью выполняли свои служебные обязанности. Они не подавали ни малейшего повода для нареканий. Они умели приобретать все новых и новых друзей. Он же, напротив, несмотря на все усилия выполнить как можно лучше свой долг, потерпел полное крушение.

Однажды у входной двери прозвенел звонок и тотчас раздался неистовый стук. Мартин вздрогнул. Люциана на цыпочках вбежала в комнату.

— Ты слышишь? Кто бы это мог быть?

— Не знаю. Уж не из магистрата ли? Как ты думаешь?

— Возможно. Меня нет дома.

— И меня тоже.

— А если они поняли, что мы дома?

— Все равно, нас нет!

— Если бы только знать, что им нужно?

— Хуже все равно уже быть не может.

— Так чего же мы боимся?

— Сама не знаю. Впрочем, мы вовсе не боимся. Просто не хотим никого видеть.

Стук становился все неистовей. Наглость какая! Они же видят, что дома никого нет. Мартин встал, застегнул пиджак и сделал несколько шагов к двери.

— Ты идешь отворять? — спросила Люциана.

Сердце колотилось у нее так, что, казалось, хотело выпрыгнуть из груди.

— Может быть, мы совершили какое-нибудь новое преступление?

— Глупости!

Наконец он решительно подошел к двери и отворил.

— Ох! А я-то уж думал, что господ нет дома. Сударыня заказала мыло и пасту для кастрюль… — и, весело смеясь, агент по распространению предметов гигиены вручил пакет остолбеневшему Брунеру.

— Пожалуйста, вот счет. Может быть, господам требуется что-нибудь еще? Может быть, вы желаете что-нибудь заказать? Наждак, сосновый экстракт, лезвия для бритья, дешевую туалетную бумагу, новое средство для смягчения рук — «Тонка 54»?


Рекомендуем почитать
Отторжение

Многослойный автобиографический роман о трех женщинах, трех городах и одной семье. Рассказчица – писательница, решившая однажды подыскать определение той отторгнутости, которая преследовала ее на протяжении всей жизни и которую она давно приняла как норму. Рассказывая историю Риты, Салли и Катрин, она прослеживает, как секреты, ложь и табу переходят от одного поколения семьи к другому. Погружаясь в жизнь женщин предыдущих поколений в своей семье, Элизабет Осбринк пытается докопаться до корней своей отчужденности от людей, понять, почему и на нее давит тот же странный груз, что мешал жить и ее родным.


Саломи

Аннотация отсутствует.


Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».


Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Верность

В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?