Слухи - [3]

— Вот, пожалуйста, — обратилась к ней Пенелопа, стараясь не произносить слова скороговоркой. Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы девушка забрала у нее индейку. — Для вас, для вашей семьи. К Рождеству. От Скунмейкеров… и от меня.

После небольшой паузы девушка снова улыбнулась. Рот ее приоткрылся от радости.

— О, мисс Хэйз, благодарю вас! От себя… и… и… от моей семьи! — Потом она приняла у Пенелопы тяжелую птицу и обернулась к своим друзьям в толпе: — Посмотрите! — воскликнула она. — Эту индейку подарила мне лично мисс Пенелопа Хэйз!

Ее друзья издали удивленный вздох при виде этой замечательной птицы и исподтишка взглянули на Пенелопу. Им казалось, что они ее знают, поскольку имя ее так часто встречалось в светской хронике. Она стояла перед ними как законная претендентка на любовь публики, прежде принадлежавшую ее лучшей подруге, Элизабет Холланд, которая трагически погибла: она утонула несколько месяцев назад. Разумеется, Элизабет не утонула — на самом деле она была очень даже жива. И уж кому как не Пенелопе это было хорошо известно: ведь она сама помогла «непорочной» мисс Холланд исчезнуть, чтобы жить вместе с одним из слуг ее семьи, в которого она была влюблена. Таким образом, что особенно важно, Пенелопа могла по праву претендовать на жениха Элизабет, которого та оставила. Преображение Пенелопы было близко к завершению, так что самые экзальтированные светские матроны, а также газетные хроникеры уже шептались о том, как она теперь напоминает Элизабет. Раньше такие высказывания вряд ли польстили бы Пенелопе — в душе она считала, что добродетель несколько перехваливают, — но теперь она начала понимать, что у добродетели есть свои преимущества.

Пенелопа вознаградила девушку за восторженное поклонение, помедлив еще минуту; глаза ее сияли, а улыбка была еще обворожительнее, чем обычно. Затем она повернулась к Баку, представлявшему весьма заметную фигуру: его дородное тело было облачено в серый костюм в клетку, рубашку янтарного цвета и бобровую шубу.

— Ты должен забрать меня отсюда, — шепнула она ему. — Я весь день не видела Генри, и я замерзла, и если мне придется дотронуться еще до одной…

Бак остановил ее понимающим взглядом.

— Я обо всем позабочусь.

Черты его пухлого лица были мягкими, а светлые брови изогнуты таким образом, что придавали ему лукавый вид.

Мимо прошли еще несколько леди в широкополых шляпах и элегантных пальто. За ними маршировал оркестр. Пенелопа бросила взгляд туда, откуда раздавался голос старшего Скунмейкера, и решила, что его сын, Генри, должно быть, вместе с ним уже вступает на другие улицы. Представив себе темные глаза и голос этого возмутителя спокойствия, она почувствовала, что сердце забилось сильнее. Тогда Пенелопа вновь обратила взор на Бака, который уже составил план. Рост Бака превышал метр восемьдесят, и сейчас, как бывало и прежде, он прикрывал своей внушительной фигурой девушку, которой был предан. Он не был богат от рождения — хотя и претендовал на родство с известным кланом Баков, проживавших в наши дни в величественных, но постепенно ветшающих старинных особняках в Гудзонской Долине. Бак был незаменим, когда нужно было устроить вечеринку: ему часто отдавали даром прекрасные вещи. Опустив на лицо вуаль шляпы, Пенелопа последовала за ним сквозь толпу.

Как только они проложили себе путь, Бак бросил громоздкий мешок с индейками и помог Пенелопе забраться в поджидавшую двухместную карету. Пока Бак отдавал распоряжения ее кучеру, она устроилась поудобнее на черном бархатном сиденье. В карете все, на что можно было откинуться, было мягким, как пух, а все, что можно было потрогать, было сделано из золота. Пенелопа испустила вздох облегчения: мир снова стал таким, как надо. Одним ловким движением она сняла перчатки и швырнула их в открытую дверь кареты. Бак взглянул на лужу из мокрого снега, в которую они упали, затем сделал шаг и уселся рядом с Пенелопой. Когда колеса заскрипели по грубой мостовой, он нагнулся и вытащил из-под сиденья шкатулку из полированного дерева.

— Лайковые перчатки? — осведомился он. — Или ты предпочитаешь шелковые?

Пенелопа рассматривала свои тонкие белые пальчики, которые потирала друг о друга. Большинство таких девушек, как она, чьи отцы были промышленниками, или президентами банков, или возглавляли свои собственные страховые империи, меняли перчатки три-четыре раза в день, переходя с чаепития на званый обед, а оттуда — на музыкальный вечер для узкого круга. Но Пенелопа считала свои руки изумительными и поэтому предпочитала менять перчатки по десять-одиннадцать раз в день. Она никогда не надевала одну пару дважды — правда, благодаря недавно обретенной добродетели, порой их дарила.

— Лайковые. На улице не так уж тепло, и никогда не знаешь, кого повстречаешь в пути.

— Да уж, — согласился Бак, вынимая для нее пару перчаток ручной выделки. — Особенно когда я отдаю распоряжения кучеру.

— Благодарю, — Пенелопа натянула перчатки и почувствовала, что снова стала собой, — что для нее всегда было благом.

— Они восхищались тобой сегодня, — задумчиво заметил Бак.

— Если бы только это не было так невыносимо. — Пенелопа откинула свою прелестную головку на бархатную подушку. — Я хочу сказать: сколько же бедняков может уместиться в Нью-Йорке? И разве им никогда не надоедает индейка? — Она поднесла кончики пальчиков в лайке к своим чудесным высоким скулам. — У меня лицо болит от всех этих улыбок.