Меня только что пригласили в Такседо-парк на приватное и, несомненно, весьма изысканное торжество, которое субсидировано одним из лучших семейств Манхэттена. Я поклялся хранить тайну, сколько потребуется, а своим верным читателям обещаю рассказать обо всем, когда закончится эта неделя и я буду свободен от данного слова…
Из светской колонки в «Нью-Йорк империал», воскресенье, 31 декабря 1899
Представители низших классов Нью-Йорка чуть ли не регулярно видят теперь на городских улицах нашу аристократию — правда, лишь мельком: сливки общества заходят позавтракать в «Шерри» после одной из своих грандиозных вечеринок или катаются на санях в Центральном парке, этом демократическом месте встреч. Но за городом все иначе. Здесь богачам не приходится страдать от нескромных взглядов тысяч глаз. В этих снежных горах, расположенных в сорока милях к северо-западу от Манхэттена, они отдыхают от деловых сделок и городской суеты, и им не грозят нарушения порядка, порой имеющие место в городе. А все потому, что они, и только они имеют сюда доступ. В эти последние, холодные дни 1899 года высший свет потихоньку, небольшими группами ускользнул из города, как было условлено. В канун Нового года последние из них прибыли специальным поездом в Такседо-парк и высадились на частной станции, принадлежавшей приватному клубу. Весь день специальные поезда доставляли сюда орхидеи, икру, дичь и ящики с шампанским. А сейчас сюда приехали Шермерхорны и Шайлеры, Вандербилты и Джонсы. Их встретили экипажи, выкрашенные в цвета Такседо — зеленый с золотым — и украшенные памятными колокольчиками от «Тиффани», и помчали по недавно выпавшему снегу к бальному залу, где должно было состояться бракосочетание.
Те, у кого было собственное жилище в этой местности — коттедж, тронутый мхом и лишайником, — заехали туда освежиться с дороги. Дамы захватили с собой фамильные драгоценности и шелковые перчатки. Они упаковали свои самые новые шикарные туалеты, хотя кое-кто уже отчаялся блеснуть в этих нарядах, которые, как сообщалось в светской хронике, они якобы уже надевали в этом злосчастном сезоне. Мисс Элизабет Холланд, очаровательное украшение общества, утонула как раз в середине сезона, и с тех пор никто не решался предаваться веселью. Сливки общества дожидались января, когда можно будет наконец отправиться в круиз по Средиземному морю, а также по другим маршрутам в восточном направлении. Теперь, когда Новый год был совсем близко, а на горизонте неожиданно возник благословенный праздник, настроение у всех улучшилось. Одна — две дамы поведали шепотом, припудривая носики, что, по слухам, невеста будет на свадебной церемонии в подвенечном платье своей матушки, Однако эта дань милой традиции и скромности вовсе не означает, что гости не должны быть одеты по последней моде.
Лакеи в ливреях уже провожали прибывших в бальный зал, находившийся в главном здании клуба, где гостям подавали горячий пунш в маленьких хрустальных бокалах. Они обменивались впечатлениями о том, как преобразился бальный зал Такседо. В середине этого прославленного танцевального зала, на сверкающем паркете, был организован проход, усыпанный лепестками белых роз. В центре были установлены свадебные арки, украшенные хризантемами и ландышами. Гости шептались о том, как изысканно убран зал и как высок ранг приглашенных, — и это несмотря на то, что приглашения были разосланы в последнюю минуту.
Здесь была миссис Астор под темной вуалью, приехавшая на свадьбу, несмотря на плохое самочувствие, из-за которого она просидела дома почти весь сезон; поговаривали даже, будто она собирается отречься от своего трона королевы нью-йоркского общества. Она опиралась на руку Гарри Лера, обаятельного холостяка, о котором столько говорили благодаря его искусству дирижировать котильонами и блистательным остротам. Был здесь и мистер Уильям Скунмейкер, прокладывавший себе путь в первый ряд вместе с молодой миссис Скунмейкер — она была второй леди, носящей этот почетный титул. Миссис Скунмейкер посылала воздушные поцелуи и все время поправляла свои белокурые локоны и рубиновую тиару. Здесь также были мистер и миссис Фрэнк Каттинг, единственный сын которых, Эдвард (Тедди) Каттинг, был, как известно, близким другом сына Уильяма Скунмейкера, Генри Скунмейкера. Правда, с середины декабря этих двоих всего несколько раз видели вместе. А еще здесь был Корнелиус (Нейли) Вандербилт III с женой, урожденной Грейс Уилсон, которую в бытность ее дебютанткой считали слишком «бойкой» и из-за которой ее мужа чуть не лишили наследства. Но сейчас у нее был царственный вид: в панбархате, отделанном кружевами, с темно-рыжими локонами, уложенными в изысканную прическу, она выглядела настоящей Вандербилт.
Однако среди этих представителей аристократических семей не хватало нескольких человек, чье отсутствие бросалось в глаза. Дело в том, что среди этих ста гостей — здесь список был гораздо короче, нежели список тех, кто допускался в бальный зал миссис Астор, и на эту церемонию были приглашены лишь избранные — отсутствовали члены одной известной семьи. Многим это показалось странным, и кое-кто перешептывался об этом под мелодию струнных инструментов, возвестивших о том, что очень скоро начнется церемония.
