Слуги в седлах - [11]
— Еще бы ты не согласился. Ты в самом деле все прекрасно устроил, — сказала Кристина.
— Все ясно, остается только один вопрос.
— Какой?
— Хочу ли я провести так отпуск?
— Надеюсь, ты захочешь: ведь это будет для меня великое удовольствие.
— А для меня нет. Я в этом совсем не так уверен.
— Что это значит?
— Именно то, что я говорю.
— Но дело, очевидно, не только в твоем нежелании?
— Только в этом.
— Ого, значит, ты не хочешь в Италию?
— Ничуть. Откровенно говоря, мне отвратительны эти туристские поездки и вообще все заграничные поездки, кроме тех, когда можно встретиться с коллегами по профессии. Какого черта я буду делать, например, в Италии или в Париже среди других путешествующих балбесов?
— Ну-ну, не горячись. Ты нездоров?
— Может быть. И путешествовать я не поеду. Италия! Италия, которую увидишь в такой поездке, ничего общего не имеет с настоящей Италией. Это банальная и скучная трата времени. Прекрасная Италия! Туристы ничего не знают о ней. Та Италия, которую они видят, ничего не стоит. Каждый уголок набит потаскухами мужского и женского пола, повсюду кишмя кишат воры, нищие, бандиты. А кто виноват? Туристы. Эти балбесы испортили и продолжают портить Италию. Иноземные нашествия не так ее разрушили, как туристы. Международные походы путешествующих балбесов после второй мировой войны разорили Италию больше, чем нашествия всех варваров, вместе взятых... То, что туристы видят в Италии, — дешевка. Но даже это они портят. Трудно представить себе более грубых, тупых, скотоподобных тварей, чем туристы. Я уверен, что ни один гунн не сравнился бы с ними в душевной косности и невежественной жестокости. В двадцатые годы Италия была еще совсем другой страной, чем нынче. И Париж. Туристы испортили в Париже прелестные старые уголки. Когда я был там в прошлом году на открытии строительной выставки, наши французские хозяева спросили нас, не желаем ли мы развлечься. Мы пожелали. И тогда эти дьяволы повели нас в кабак, где полуголые женщины стали лезть к нам на колени. В двадцатые годы такое не могло прийти в голову даже французам. Вот и видно, к чему идет Париж, — а виноваты в этом только туристы.
Кристина уставилась на него,
— Как ты выражаешься.
— Прости, я погорячился, и не без причины,
— Значит, ты не хочешь в Италию?
— Нет.
— Даже ради меня?
— Кристина, оставь эту демагогию. Дело не так просто, его нельзя решать только так или иначе. Мне надо летом как следует подумать и посоветоваться насчет одного дела. Если я его одобрю, оно будет снято с повестки дня и я стану свободен как птица небесная. Значительные лица ждут, чтобы я его одобрил,
— Его надо только одобрить?
— Надо решить — да или нет.
— И ты можешь его одобрить, если захочешь?
— Формально — хоть сейчас. На это понадобится не больше пяти минут: поставить свою подпись под проектом, и все готово.
— Почему же ты его сейчас не одобришь? Тогда и с плеч долой.
— То-то и оно. Я ведь могу и отказаться.
— Но раз начальство хочет, чтобы ты одобрил, надеюсь, ты так и сделаешь?
— А если я не хочу?.. Послушай-ка, Кристина, я расскажу тебе, как обстоит дело... Мое мнение расходится с мнением начальства, а оно ждет, что я с ним соглашусь... Что бы ты сделала на моем месте?
— Была бы того же мнения, что и начальство.
— А если бы ты верила в свою правоту?
— Я подумала бы о своих детях и своем муже, — говорит Кристина.
Она имеет в виду: о детях и о жене. Именно так он и поступал всю жизнь. Сколько он одобрил проектов, которых никогда не одобрила бы его собственная совесть, если бы не забота о детях и о жене. Он как-то не замечал раньше, что десятки раз отстаивал интересы правления только потому, что заботился исключительно об интересах детей и жены, боялся за них и за себя. Обыкновенный служащий средней руки. Маленький человек, только большого роста. Вот что он такое. А маленькому человеку со средним жизненным уровнем не по средствам высокие идеалы, ему надо думать о семье: об акциях, о даче и машине, о детях и внуках, об их акциях и деловых успехах, о собственном пенсионном возрасте. С точки зрения современного сына отец, который, выходя на пенсию, не может оставить сыну кругленький капиталец лесом или акциями, — жалкий отец.
Он тоже всю жизнь так думал.
Он стремился к высоким идеалам, но никогда не мог их себе позволить: вечно приходилось добывать деньги и имущество для семьи. Это и есть свобода личности по западным понятиям. Я ведь просто вьючное животное — так мне всегда казалось. Маленький пугливый мул, который должен ежедневно таскать деньги и товары.
— Я тебя не понимаю, — говорит Кристина, и он слышит по ее голосу, что она действительно не понимает. — Ты говоришь какие-то странные вещи.
— Может быть, я расстроен. Может быть, правление право. Я приму какое-нибудь решение, и тогда мы поговорим о путешествии, но на это потребуется не меньше месяца.
— Значит, мы, как обычно, поедем на дачу?
— Да.
— Когда?
— Когда тебе удобно.
И они решили перебраться в начале следующей недели.
7
В первый же день своего отпуска он решил сходить к доктору. К Юсси. Теперь он сидит в приемной Юсси, держит в руках газету и скользит взглядом вдоль стен, потолка и пола. Взгляд останавливается на картине, которая висит на стене. Это летний пейзаж с берегом озера, песчаным пляжем и лодкой в камышах.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.