Слуги Государевы - [72]

— Панове! То не та дорога, вам надобно шукать шведов у Шклова.

Еврея тут же повесили. Меньшиков бросился к Днепру. Левенгаупт успел переправиться и уничтожить за собой мост. Вышедшие за ним передовые отряды русских он обстрелял из артиллерии.

— Догнать! Во чтобы то не стало! — подгонял Петр.

Пехоту посадили на лошадей, реквизированных где только можно, посадили по двое и погнались за неприятелем.

Наконец, Левенгаупт понял, что ему не оторваться. Впереди деревни Лесной он построил вагенбург[32], шесть батальонов в первую линию, остальные выстроились перед лагерем.

— Встанем здесь, господа. Или отобьемся, или… Все равно выхода больше нет. Надо отбиться!

Вылетевшие первыми на неприятеля пехотные полки — Семеновский, Преображенский, Ингерманландский, с ними драгунский — Невский, сразу спешились и построились в ордер для баталии. Петр с ними. Оглядывался царь назад. Тревожно было. Силы-то малые. Прошел вдоль шеренг солдатских молчаливо насупленных перед боем. Всматривался. Выдюжат?

— Дозволь слово молвить, государь? — голос услышал.

— Кто там? — Повернулся резко.

— Рядовой полка фузилерного Репнин! — отозвался князь опальный, ныне в строй солдатский поставленный.

— Чего тебе, Никита? — подошел к нему Петр.

— Прикажи повелеть, чтоб казаки и калмыки, в резерве находящиеся, кололи всех, кто назад ныне подастся! — Изумился Петр:

— От тебя первого слышу такой совет! Чувствую, что мы не проиграем сей баталии. Будь по-твоему![33].

И началось. Шведы молниеносно атаковали, но русские устояли, а подошедшие сзади остальные полки — Санкт-Петербургский, Владимирский, Троицкий, Тверской, Сибирский, Ростовский, Нижегородский, Смоленский и Вятский, завершили разгром неприятеля и на плечах отступавших вырвались к вагенбургу.

Дрались обе стороны отчаянно. Устав, разошлись. Очевидец писал: «Более биться было невозможно и тогда неприятель у своего обоза, а наши прямо в боевых порядках сели и долгое время отдыхали на расстоянии половины пушечного выстрела друг от друга».

Шведы попытались за это время перестроить оборону, но к русским подошел отряд генерала Боура — еще восемь драгунских полков и исход боя был предрешен. Русские снова пошли в атаку и сбили шведов с их позиций. Прорвались в вагенбург. Вся артиллерия досталась победителям. Левенгаупт, с частью обоза, отступил за свой лагерь, продолжая сдерживать огнем русских. Узость дороги позволяла. Наступила ночь. Вместе с темнотой начался сильнейший снегопад. Полки легли спать прямо в лесу.

Это был шанс для Левенгаупта попытаться выскочить. Но как это сделать с восьмью тысячами повозок, часть которых уже захвачена? Переправа через Сож у Пропойска была уже сожжена казаками. Генерал принял единственно правильное в его случае решение — остатки обоза сжечь, на освободившихся лошадей посадить пехоту, и прикрывшись арьергардом, отступить. Шесть тысяч изможденных солдат Адам Людвиг Левенгаупт привел к Карлу XII. Еще шесть тысяч голодных ртов.

Сафонов вместе со своим полком, переименованным еще в начале года в Ярославский, поскольку оттуда были набраны первые драгуны, рыскал по Украине, стараясь упредить движение всей шведской армии. Они заняли Стародуб, чей полковник Скоропадский (будущий гетман) остался верен Петру и тут же впустил к себе русские полки.

* * *

— Где ваши казаки? Где обещанный бунт? — кричал Карл на старого Мазепу. С ним пришли всего пять тысяч верных ему людей. Обещанная Северская область отказалась идти за Мазепой. Кровавый штурм Батурина и истребление всех жителей города, заставили немногих, кто еще колебался, отшатнуться от всякой мысли встать под знамена Карла XII. Оставались еще запорожцы. Мазепа осторожно вел переговоры с кошевым атаманом Гордиенко. Еще до измены гетмана отношения между ними были напряженными:

— Прежние гетманы были нам отцами родными, а этот, — писали царю запорожцы, — стал отчимом.

Повинился перед кошевым и старшиной запорожской Мазепа. Говорил взволнованно, сбивался для искренности:

— Милостливые панове и батьки! Поздоровь, Боже, ваше собрание и спаси души ва-ши перед Богом. Вы сами бачите то, що я думаю, що мне на роду на¬писано умерети не своею смертию, що родимая моя охота к войне не даст мне покою не в день, не в ноче, поки мене не пожене упять на голову резати москалей, жидов та ляхив. А затим буде то, що коли не москали, то ляхи, поймавши мене в катовски руки, заправлят туди, куди ити и никому не на руку. Знайте ж и то, що воны головнии мои вороги. Що москали, що ляхи, все едино. Москали козачество наше в драгуны оборотят. Хочай я и грешен, но верный и благочестивый христиа¬нин. Хочь вы мене вирьте, хочь ни, тильки ридна вильна Украйна мне милее, нежели москальска власть.

Братья запорожцы! — поклонился в пояс, — Хто хоче быть за Веру Христову, за народ Православный, за волю козацку айда со мною!

Подумал, подумал Константин Гордиенко и молвил:

— То треба со усий Сичью толковать! — и уехал. Но в душе согласный.

* * *

Зима наступила страшная. Ион Стольхаммер со своим полком занял какую-то разоренную деревушку, жителей которой они перебили по приказу Фредберга. Мороз был лютый, осерчал, как зверь, так и хватал когтями. Караульные замерзали на смерть, не дождавшись смены. В снегу хоронили, могилу выкопать не выходило. Что люди, птицы замерзали на деревьях. Мазанки, где спали вповалку драгуны, то и дело надувались и охали, словно вьюга дубиной по ребрам колотила. Вихри метельные стонали, и не поймешь, с неба ли падает снег али с земли поднимается. Ни зги не видно. Не спалось старому подполковнику. Пузо урчит голодное, того гляди, ветер крышу сорвет, а стены разметает. До сна ли тут?