Слуга злодея - [5]

Шрифт
Интервал

— Пошто носишь кафтан петербургский, коли именьице у тебя под Москвой? — так же тонко и словно бы равнодушно спросил Шешковский.

Вертухин бросил мгновенный взгляд на свой блестяще пошитый лазоревый кафтан с черным бархатным воротником и обшлагами.

— Единственно из почтения к вашей светлости! — он вскочил и перекинул кафтан изнаночной стороной наружу.

Теперь кафтан был московский: красный с серым воротником и обшлагами.

— Вор! — сказал Шешковский и что-то наподобие улыбки, словно ящерка, блеснуло в полутьме и пропало. — Ловок!

«Хрен ты огородный! — подумал Вертухин несколько даже с удовольствием. — Ведь углядел, а темно, как в бане».

Весь Петербург знал, что некоронованный царь России был сыном подъячего, мало что евшего, кроме хрена, редьки и хлеба с соломой.

— Ты плут и вор известный, — продолжал Шешковский. — Живешь не по чину и много болтаешь…

— Только во благо и прославление нашей матушки императрицы Екатерины Великой! — опять привскочил Вертухин. — Ее благонравие и добродетельность известны всей России и всей Европе!..

Шешковский, вытащив руку из кармана, остановил его жестом.

— Это письмо было читано тобой за картами у князя Юдашева, — он взял со стола бумагу и протянул Вертухину: — Ты выдавал его за послание государыни турецкому султану, потешался и строил рожи. Теперь читай его мне!

Вертухин узнал сделанную им собственноручно копию письма императрицы князю Потемкину и ему стало скучно.

— Читай! — повторил Шешковский.

Вертухин дрожащими руками взял бумагу. Голос насилу слушался его, когда он начал читать:

«Миленькая милюшечка, здравствуй. Я к Вам прийти не могла по обыкновению, ибо границы наши разделены шатающимися всякого рода животными. И так мысленно только Вам кланяюся и желаю Вам здоровия, а нам — любви и дружбы Вашей. Красавец мой миленький, на которого ни единый король не похож, безценный, безпримерный и милейший на свете, я тебя чрезвычайно и без памяти люблю, друг милой, цалую и обнимаю душою и телом. Миленький, душа моя, любименький мой, я потеряла сегодня здравый смысл. Любовь, любовь тому причиною. Я тебя люблю сердцем, умом, душою и телом. Всеми чувствами люблю тебя и вечно любить буду. Пожалуй, душенька, я тебя прошу, и ты меня люби, зделай милость. Вить ты человек добрый и снисходительный…»

Волнение окончательно задушило голос Вертухина, он захлебнулся собственным чтением и замолчал.

Шешковский, ни слова не говоря, ходил по кабинету, то выныривая, как грозная щука, в полоску света из окна, то опять скрываясь в темных глубинах помещения.

— Елико полагаю, это сочиняла фрейлина, — не выдержав его молчания, забормотал Вертухин. — А то писал сам светлейший князь Григорий Александрович… Елико могу помыслить… — Ужас косноязычия замкнул ему уста.

Он почувствовал, что задницу ему будто поджаривает и заерзал. Весь Петербург уже неделю говорил о генеральше Кожиной. Генеральша Кожина крепко досадила государыне — болтает невесть что! Государыня вызвала Степана Ивановича и говорит: будьте, мол, так любезны, поучите особу сию хорошим манерам. Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте за ней сами, возьмите ее оттуда, немного накажите и обратно туда доставьте, со всякою благопристойностью. Так он и сделал: высек, да и назад в маскарад, да велел еще контрданс оттанцевать. Генеральша до сих пор кушает стоя.

Никто, однако, не знал, как это можно в кабинете при Сенате благопристойно выпороть человека да без шума в публичный маскарад доставить. От этого волнение Вертухина только усиливалось. Он тайком огляделся. Кабинет начальника Тайной экспедиции никак не походил на камеру пыток. Слева — глаза Вертухина уже пообвыкли в полутьме — изразцовая стена камина, справа большое окно с тяжелой бархатной портьерой в пол, за креслом хозяина кабинета книжный шкап в стиле «буль», сбоку бюро-картоньерка, с другого боку большие напольные часы, отчего-то с недвижным маятником.

— Война с Турцией не закончилась, — заговорил наконец Шешковский. — Она только остановлена. И таковые шутки государственным делам много вреда доставляют. Я уже не говорю, что ты императрице, матушке нашей, великое бесчестие учинил. За все за это тебя надо бы в Петропавловскую крепость да крысам на съедение. Но мы поступим не так.

Вертухин слушал боясь пошевелиться.

Шешковский остановился напротив и, по-прежнему держа руки в карманах сюртука, выставил указательные пальцы на него, словно дула пистолетов.

Вертухин не смел поднять на него глаза.

Шешковский зашел за его кресло и сдвинул какие-то рычажки, установленные с задней стороны подлокотников. Тотчас руки Вертухина, лежавшие на подлокотниках, охватили железные скобы. Вертухин дернулся и хотел было закричать, но ужас перекрыл ему дыхание — таким страшным в своей простоте и непостижимости казалось ему происходящее.

Шешковский наступил на полосочку в паркете, и кресло вместе с окостеневшим Вертухиным поехало вниз, под пол. Когда голова и плечи Вертухина оказались на уровне пола, сиденье кресла внезапно отделилось, внизу его подхватили чьи-то руки, и Вертухин повис, опираясь единственно на подлокотники.

Тотчас с него сдернули штаны, свистнули розги. Вертухин выгнулся — больше от неожиданности, чем от боли.


Еще от автора Александр Николаевич Крашенинников
Обряд

Действие повести А. Крашенинникова «Обряд» развертывается по сути в наши дни, а точнее — в самом недалеком завтра. И, как говорится, дай Бог, чтобы рисуемые писателем картины одичания и зловещего беспредела (по жанру «Обряд» — и детектив, и повесть-предупреждение) не стали реальностью. Ведь многие тревожные симптомы видны уже сегодня…


Рекомендуем почитать
Поддельный шотландец 3

К концу переезда погода значительно испортилась. Ветер завывал в вантах; море стало бурным, корабль трещал, с трудом пробираясь среди седых бурных волн. Выкрики лотового почти не прекращались, так как мы всё время шли между песчаных отмелей. Около девяти утра я при свете зимнего солнца, выглянувшего после шквала с градом, впервые увидел Голландию -- длинные ряды мельниц с вертящимися по ветру крыльями. Я в первый раз видел эти древние оригинальные сооружения, вселявшие в меня сознание того, что я наконец путешествую за границей и снова вижу новый мир и новую жизнь.


Хочу женщину в Ницце

Владимир Абрамов, один из первых успешных футбольных агентов России, на протяжении многих лет являлся колумнистом газеты «Советский спорт». Автор популярных книг «Футбол, деньги, еще раз деньги» (2002 год) и «Деньги от футбола» (2005 год). В своем историческом романе «Хочу женщину в Ницце» Абрамов сумел чудесным образом объединить захватывающие события императорского Рима и интриги российского бомонда прошедших веков с событиями сегодняшнего дня, разворачивающимися на берегах Французской Ривьеры.


Рыцарский долг

Двое друзей — бывший виллан Жак из селения Монтелье и обедневший арденнский рыцарь сир Робер де Мерлан наконец-то стали полноправными членами ордена Святого Гроба, одного из наиболее могущественных тайных орденов крестоносного братства.Теперь, выполняя волю Римского Папы Григория Девятого, Жак и Робер в составе отряда рыцарей отправляются с некой секретной миссией в Багдад, чтобы тайно встретиться с наследниками великого Чингисхана. Речь пойдет о сокровищах Повелителя Вселенной…Но враги не дремлют и каждый шаг героев будет оплачен кровью…«Рыцарский долг» является продолжением уже известного читателю романа «Рыцарь святого гроба».


Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио

Путешествие графов дю Нор (Северных) в Венецию в 1782 году и празднования, устроенные в их честь – исторический факт. Этот эпизод встречается во всех книгах по венецианской истории.Джакомо Казанова жил в то время в Венеции. Доносы, адресованные им инквизиторам, сегодня хранятся в венецианском государственном архиве. Его быт и состояние того периода представлены в письмах, написанных ему его последней венецианской спутницей Франческой Бускини после его второго изгнания (письма опубликованы).Известно также, что Казанова побывал в России в 1765 году и познакомился с юным цесаревичем в Санкт-Петербурге (этот эпизод описан в его мемуарах «История моей жизни»)


Поклонники змеи. Черная птица

Густав Эмар — признанный классик приключенческого жанра, романист с богатейшим опытом морских путешествий и опасных экспедиций в малоизученные районы Африки и Южной Америки. Он командовал пиратской бригантиной и томился в плену у индейцев Патагонии, и эти приключения писателя-авантюриста отражены в десятках блистательных романов, которые читаются на одном дыхании.В сборник вошли два романа Густава Эмара.Первый, «Поклонники змеи», — о зловещем культе Вуду, о магических обрядах и кровавых ритуалах гаитянских жрецов, которые выступили с оружием в руках против белых поработителей.Второй — о противостоянии белых поселенцев и техасских индейцев, возглавляемых отважным и жестоким вождем по прозвищу Черная Птица.Издание подготовлено по тексту 1898 года.


Пепел революции

В повести описывается промежуток с конца 1919 г. по конец 1921 г. на фоне окончания Гражданской войны в России. Человек, мало что помнящий, бежит из Москвы за страшное злодеяние, которое он случайно совершил против вождей Революции. Беглец был членом партии большевиков, но теперь ему вынесен смертный приговор и отсрочить его исполнение возможно только на Юге, где еще цепляются за последние клочки земли белые. Постепенно открывается предыстория беглеца, оказываются замешены потусторонние силы, стоящие за противоборствующими сторонами, высокая политика и простые человеческие судьбы, которые оказались раздавлены жерновами Революции.