Глава первая
Ювелирная комната
Зимой 1773–1774 годов Билимбаевский завод Екатеринбургского уезда Пермской губернии, как все малые поселения России, пропадал в скуке невежества. Здесь не знали балов, не просвещены были, как ломать глаза, румяниться, притираться, налепливать мушки, не ведали, как устраивают маскарады и дают фейерверки. И как ничего этого не было ведомо ни господам, ни тем более простолюдинам, то жили в Билимбаевском заводе от бани до бани, кои заменяли балы, да от пожара к пожару, кои потрясали жителей пуще фейерверков. Вместо мушек лепили на рожах синяки, а взамен подскакивания на паркете прыгали голыми рыбками из бани в прорубь.
И вот в сей темноте случилось происшествие, возбудившее благородных людей поселения.
Утром 17 января 1774 года в доме арендатора Билимбаевского чугунолитейного завода Ивана Лазаревича был найден мертвым молодой человек восточной наружности. Одетый в форму драгунского офицера — в синем камзоле, замшевых штанах и смазных тупоносых сапогах без раструбов — он лежал навзничь на красном парчовом диване и его правая рука свешивалась до полу. По первому осмотру, произведенному хозяином дома Иваном Лазаревичем, никаких признаков убийства до смерти обнаружено не было. Больше того, никто, в том числе сам Иван Лазаревич, не мог сказать, каково настоящее имя этого человека и откуда он появился. Единственное, что он знал про этого драгунского офицера — что оный его единоверец и перед прибытием в Россию занимал должность смотрителя сокровищ при дворе персидского шаха. Почему и принял его в своем доме.
Иван Лазаревич и сам был человеком судьбы причудливой. Урожденный армянин, он в свое время служил в той же должности у арабского шейха и перешел мусульманскую веру. Как он оказался в России, никто не знал. Верно, хранить сокровища шейха было делом доходным: его приняли в стране белых мух и бурых медведей с радостию. Екатерина Вторая взяла его ко двору в качестве императорского брильянтщика, а здесь он свел знакомство с графом Строгановым. Билимбаевский чугунолитейный завод принадлежал графу, но он тяготился им и передал его вместе с крепостными в аренду Ивану Лазаревичу на шесть лет, с 1771 года по 1777 год. Лазаревич взамен должен был за эти шесть лет погасить долги Строганова казне в размере 100 тысяч рублей.
Человек благовоспитанный и почитающий закон, Лазаревич обеспокоился окаянным делом до крайности. Сейчас же было составлено донесение в Екатеринбург, а челяди он приказал ни слова не говорить даже дворовой собаке.
Но едва ускакал посыльный, в дом Лазаревича прибыл капитан Дементий Вертухин, незадолго до этого специальным указом назначенный сделать ревизию удобных средств и сил, имеющихся в Билимбаевской крепости против разбойника Пугачева. Чтобы в глухом углу Российской империи нашелся мертвым персидский принц, — а именно эта сказка почиталась первой и самой главной среди всех слухов, — такие новости разносятся даже не собачьим лаем, а только движениями морозного воздуха. Не успеешь и пукнуть, как разнесутся. Вертухин узнал о принце через четверть часа, как того нашли мертвым.
Дементий Вертухин был телом не знатен, но вид имел успокоительный. От одного взгляда на его грозные, забегающие на виски брови, на крепкие губы, коими он имел обыкновение отсекать слова, будто ножом, усмирялись самые злонамеренные бунтовщики. К тому же он носил с собой не только трость, положенную офицеру вне строя, но завсегда и шпагу, по уставу положенную только в строю.
— Прошу покинуть покои, — приказал он столпившейся в дверях челяди Лазаревича, а затем повернулся к хозяину дома. — Пропажи никакой нет?
— Не замечаю, — сказал Лазаревич.
Вертухин наклонил к нему голову, давая понять, что и он здесь от сей минуты излишен.
Оставшись наедине с покойником, Вертухин первым делом прошелся по комнате. Комната эта называлась ювелирной и содержала в шкапах, на полках и на комоде уйму золотых, серебряных и бронзовых вещиц. В углу стоял модный карточный столик-бобик, инкрустированный золотом и забранный в малахит. Вещицы эти были изготовлены самим Лазаревичем при дворе Екатерины Великой.
Одним окном комната выходила во двор, чистенько и даже педантично подметенный, другим — на заснеженную улицу, по которой проходила главная дорога России — Сибирский тракт. Щели между стеклами и рамами были в охранение от стужи накрепко заклеены бумажной лентой.
Последний раз окна открывались, пожалуй, на Воздвиженье, осенью — клейстер под бумагой засох до каменной твердости. Вертухин оглянулся на входную дверь. Но в комнате за дверью сегодня почивал сам Лазаревич. Да сторож спал в сенях. Персиянин мог проникнуть в ювелирную комнату только через каминную трубу. Но даже он, будучи столь ловок, не сделал бы этого мертвым.
Вертухин подошел к телу ближе. Пожалуй, это был не персиянин, а скорей, араб. У него была тонкая кость, черные, будто углем намазанные волосы и золотистая кожа, красоту коей не могла скрыть даже бледность мертвеца.
В почтении перед матушкой смертью Вертухин снял поярковую шляпу с нарядным белым галуном, носимую им вместо шапки даже в морозы. Потом, подумав, стянул парик. Но постояв и еще о чем-то помыслив, снял и накладные волосы, обнажив бритую голубую голову. Так, держа в левой руке шляпу, парик и накладные волосы, а правой опираясь о трость, он стоял несколько минут. В продолжение этого времени он, казалось, ни о чем не думал, а только разглядывал мертвеца.
