Закрылась дверь. Не хлопнула, не стукнула, а бесшумно закрылась. Тетя Лида стояла посередине комнаты, смотрела в темное окно, переплетая свою огромную рыжую, тронутую сединой косу.
А я почему-то опять вспомнил Любку. Мы с ней дружили, она часто жаловалась мне, что парни и мужики ей прохода не дают, рассказывала о своей прежней жизни — при отце, я носил ей книги, сопровождал в кино и на танцы. Со временем она до того ко мне привыкла, что, бывало, попросит почесать под лопаткой или в клубе устало приникнет ко мне, а у меня даже в висках заломит.
Но я не обижался, дорожил нашими отношениями, потому что для меня в них все равно была особая острота ожиданий, надежды, да и просто смотреть на нее, слушать ее удивительный голос — то звонкий, то даже хрипловатый — ради этого можно было и пострадать.
Натуры она была незаурядной, иначе бы ей не доверили водить здоровенный «студебеккер». В день, когда Любка впервые отработала на нем смену, она купила на толкучем рынке несколько пакетиков сахарина и напоила сладким кипятком все комнаты в общежитии…
…Я весь пылал, во рту пересохло, я попросил:
— Теть Лид, мне бы попить…
Она взглянула на меня отчужденно и снова отвернулась к окну, лишь потом, спохватившись, улыбнулась застенчиво, принесла кружку, сказала:
— Скоро ребята придут… Спал? — Она присела на край койки у меня в ногах. — Радуешься, что заболел? — еще спросила она, думая, конечно, о другом. — Придут, придут скоро ребята… Спал ты?
— Нет.
Она скорбно покачала головой, помолчала и заговорила, прикрыв лицо руками:
— Не рассказывай никому. Прямо и не знаю, как быть? — Тень тревоги застыла на ее лице, когда она убрала руки, но тут же растаяла тень. — А, будь что будет. Поживем — увидим.
Она ушла помешать в печке, но, открыв дверцу, замерла с железным крюком в руке.
И тут я понял, что тетя Лида, оказывается, красавица. Впечатление это было настолько неожиданным, но определенным, что я присел на койке, чтобы видеть тетю Лиду всю.
Я предчувствовал, что к ней пришла беда, внешне похожая на счастье, или счастье, которое все равно — беда.
Пришли ребята, расселись вокруг плиты, заставили ее котелками, кастрюльками, в центре — огромный чайник.
— Что с вами, теть Лида?
— А ничего…
И вопрос, и ответ прозвучали удивленно. Значит, и ребята что-то сразу заметили. А она, тихая, вся в себе, уже несколько раз машинально и сосредоточенно вытирала стол.
— Теть Лида, чего это с вами?
— Вот пристали! — постаралась сказать она раздраженно, а получилось равнодушно. — Да ничего… С чего и взяли? — И она ушла за перегородку, ушла торопливо, пряча глаза, и необычно — осторожно и плотно — прикрыла за собой дверь.
Нет, такого у нас еще не бывало! Тетя Лида никого не гнала в умывальню, не проверяла, кто сколько крупы собирается бросить в котелок, не бранилась за кинутые на постели телогрейки…
Как мне хотелось рассказать ребятам о том, что я узнал сегодня. И я бы, конечно, рассказал, если бы мог хотя бы приблизительно восстановить в памяти пережитое и передуманное мною вот совсем недавно. Меня останавливала не только боязнь сфальшивить, но и осознание себя, как ни странно, соучастником, что ли…
А Любка все-таки пришла проведать меня! Она заявилась под вечер — алые щеки, ресницы и пушок над губой в инее; в короткой телогрейке и тонких ватных штанах, коротких, до икр, валенках, в красноармейском, неизвестно где добытом, шлеме. С порога она крикнула:
— Здесь симулянты проживают?
Из своего закутка в комнату шагнула тетя Лида и как будто обухом по голове:
— Стучаться надо в мужское общежитие!
— Да я в окошко заглянула, — невозмутимо объяснила Любка, подмигнув ребятам, — смотрю, все в приличном виде.
— Потому только и пущу, — не унималась тетя Лида, — что к больному. А так — не шляйся здесь.
— Проходи, красавица, гостьей будешь, — сказал Серега. — Кипяточку не желаешь?
Любка даже не взглянула в его сторону, села на табуретку возле моей койки, сняла шлем, из-под которого сразу вывалилась масса буйных черных волос — она не признавала никаких причесок.
— Хорошо поболел? — с заметной завистью спросила Любка. — Мне как сказали, я сразу подумала: вот повезло парню.
Серега внимательно разглядывал ее, полуоткрыв рот, закинув голову назад, отчего его великий кадык опять грозил вспороть кожу на шее.
Видимо, взгляд Сереги обладал какой-то беспокоящей силой, потому что Любка несколько раз повела плечами, как бы освобождаясь от этого взгляда.
— Завтра я, пожалуй, слягу, — громко сказал Серега и сам посмеялся над своей шуткой. — Если ко всем больным такие красавицы здесь приходят.
Тетя Лида стояла у плиты, скрестив на груди руки и исподлобья глядя на Серегу. Он один не замечал неловкости создавшегося положения, потому что не смотрел в сторону тети Лиды, и она не выдержала — встала между ним и Любкой, сказала:
— Кипяточку бы лучше похлебал…
— Не обращай на них внимания, — шепнула мне Любка. — Когда на работу?.. Завтра? Тогда чего лежишь? В кино пошли! — И она рассмеялась, впервые так неестественно, смутилась, закусила губу. — Чего у вас тут случилось?
Действительно, что-то у нас тут случилось. Тетя Лида стала злой. Ребята сидели притихшие, только пялили на Любку глаза по привычке.
