Случайные обстоятельства. Третье измерение - [73]

Шрифт
Интервал

Филькин предложил сходить в бассейн поплавать, но Володин сослался на кашель (правда, не уточнил, что простыла Мария Викторовна, а не он, и Володин уже знал, что она не пойдет), а Редько, собираясь затеять стирку, сказал, что заходил уже в бассейн днем, когда был по своим делам в госпитале, пива в буфет не привезли, и они с Володиным согласились, что в бассейн поэтому идти не имеет смысла, тем более ясно было, что на соревнованиях штурман все равно займет первое место: противники плавали хуже.

Собрался идти один только Филькин: он был помоложе и к спорту относился с достаточной серьезностью. В дверях он столкнулся с дневальным, который принес свежие газеты. Филькин бегло глянул в одну из них и сразу обомлел, увидев свою фотографию на первой же странице. Он решил было спрятать эту газету, но точно по такому же экземпляру уже держали в руках Володин и Редько.

Можно еще было незаметно выскользнуть из каюты, что Филькин и собирался сделать, но дневальный, широко улыбаясь, сказал:

— Товарищ лейтенант, а тут вон ваш портрет напечатали!

— Да ну! — удивился Редько.

— Где это? — спросил в замешательстве Филькин, пытаясь тоже изобразить удивление, как и Редько. Нет, даже не удивление, а снисходительную вежливость к дневальному, который, стремясь обрадовать, сообщил не очень занимающую тебя новость.

— А вы, Петр Гаврилович, как раз рукой случайно закрыли, — указал заботливо Володин, который успел и портрет уже увидеть, и состояние Филькина понять, потому что когда-то сам через такое же прошел. Других лейтенантов штурман называл вне службы по имени, но Филькину всегда говорил не иначе как «Петр Гаврилович», памятуя, что для штурманенка он все-таки прямое, непосредственное начальство, да и труднее потом, уже на службе, отдавать ему необходимые приказания, если быть на «ты», но Филькин этой воинской мудрости пока еще не усвоил, и ему казалось, что Володин к другим лейтенантам относится лучше, чем к нему, ведь попадало штурману только за своего лейтенанта...

Пришлось уже убрать руку и развернуть газету в полный лист.

— Действительно... — ни к кому вроде бы не обращаясь, удивленно сказал Филькин, как будто сейчас только и увидел себя впервые. — Действительно... изобразили...

Получилось так фальшиво, что Филькин, сам почувствовав это, окончательно смешался, казня себя сейчас за мальчишеское легкомыслие, за то, что согласился когда-то фотографироваться, за честолюбивое свое желание увидеть себя во флотской газете, а потом послать газету домой, своим родителям, и... да, и одной знакомой, присочинив в письме что-нибудь достаточно ироническое, чтобы она не подумала, что он придает этому какое-то значение.

С фотографии не по-газетному четко смотрело нежное романтическое лицо с несерьезными пухлыми губами. Фотографировали его в конце лета, когда он только пришел на флот после училища, носил он тогда белую фуражку, а тут на голове была зимняя, по сезону, шапка, он не мог понять, для чего и как это они сумели в газете такое сделать, и от этой уловки ему стало стыдно. Первые строчки под фотографией Филькин сразу пробежал глазами и, не до конца даже уловив их смысл, почувствовал только, что написаны они слишком уж в приподнятом тоне.

— Хорошо, Петр Гаврилович, что вы хоть брюки тогда выгладили. — Володин лежал, закинув длинные ноги на спинку кровати, и внимательно, даже с преувеличенным вниманием, разглядывал фотографию.

— Что ж хорошего, — возразил Редько, — если все равно только по грудь сфотографировали. Брюк-то не видно. Мог бы и в неглаженых.

— Ты не понимаешь, — объяснил Володин. — Дело не в брюках, а в принципе.

— Да ладно вам... — сконфуженно проговорил Филькин. — Ну, сфотографировали... Подумаешь... С каждым бывает...

Но они не могли вот так сразу и отпустить Филькина: слишком долгий предстоял им вечер.

— А что это за лодку у тебя за спиной поставили? — заинтересовался Редько и начал искать на столе свои очки. — Старье какое-то...

— Так это же фотомонтаж, — заступился за свой портрет Филькин.

С пафосом, даже чуть подвывая, Володин прочитал вслух:

— «Лейтенант Петр Филькин служит на подводной лодке недавно. Не сразу приобретаются морские навыки, командирская хватка...» — Володин оценивающе посмотрел на Филькина. — Ужас-то какой! — вздохнул он, возвращаясь к газете. — Но — правильно замечено: не сразу... — Потом голос его наполнился металлом, и он, ткнув пальцем в сторону Филькина, не отрываясь от текста, почти прокричал: — «Но молодой офицер уверенно смотрит вперед!»

Редько обнаружил наконец очки, нацепил их, внимательно оглядел Филькина и потребовал:

— Ну-ка, Петя, взгляни вперед!.. Да чего ты все вбок смотришь? Другим небось, когда фотографировали, как надо смотрел, а когда нам — так брезгуешь?!

— Да ладно вам... — смущенно улыбаясь, сказал Филькин. — Делать вам нечего...

— Сережа, — заинтересовался Редько, — там есть «Счастливых тебе дорог, лейтенант!»?

— Есть, но уже в самом конце. А до этого...

— Стоп, стоп, — остановил Редько, — я сам. Надо память проверить... «Стремление преодолеть все трудности...» — Он задумался, вспоминая. — На этом... «на пути становления». Есть такое?


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».