Случайные имена - [32]

К. опять ничего не понимает, она смотрит с недоумением, халатик, в который она успела переодеться, невзначай распахивается, и я прекрасно вижу ее грудь, которая, впрочем, не будит во мне желания, как не разбудил бы его сейчас даже целый гарем из самых соблазнительных гурий, что водятся лишь в небесном раю ассасинов, этих рабов Горного старца, хотя не о нем речь, просто ассоциации по поводу, запахни халат, прошу я К., это ни к чему, поезд ушел, я вновь повторяю ей эту фразу.

— Но тогда зачем? — спрашивает она.

— Тебе нужен честный ответ? Не знаю. Порою случаются такие странные вещи, что ты сам не понимаешь, что происходит, как бы должно случиться одно, но происходит совершенно другое, конечно, я бы мог сейчас сдернуть с тебя халат, повалить на кровать и в полной мере насладиться всей прелестью твоего узкого и влажного лона (тут К. краснеет), я бы входил в него долго и медленно, и долго и медленно мы бы извивались с тобой на скомканной и влажной от нашего пота, застиранной и плохо отглаженной местной простыне, в которую все глубже и глубже впечатывались бы наши тела, в ожидании того момента, когда ты приняла бы меня всего в свое внезапно успокоившееся межножье, чего, собственно, и хотела бы Сюзанна, но этого не будет, как не будет ничего, ибо тот, кто задумал все это, внезапно решил сменить правила игры, пересдать колоду и начать все сначала, хотя порою мне кажется, что это просто невозможно, все зашло уже так далеко, да и потом: не нам, смертным, знать то, чего хотят те, кто управляет нами, впрочем, порою мне кажется, что я‑то в курсе их желаний, и сейчас скажу тебе, что ты должна сделать.

— Что? — спрашивает К.

— Если бы ты читала мой роман «Градус желания»… — говорю я, но тут в дверь стучат, и К. идет открывать, на пороге виднеется темный силуэт Сюзанны, сжимающей в руке что–то большое, длинное и тускло поблескивающее, что–то такое, что должно, по всей видимости, бабахнуть. Сюзанна, отстранив К., входит (врывается, вбегает, пусть каждый подберет глагол, милый его сердцу) в комнату и говорит:

— Ну что, Александр Сергеевич! — С этими словами она нажимает на курок, естественно, вспышка, естественно, оглушительно громыхает, я чувствую внезапную боль и невозможность дышать и падаю (точнее же говоря, пуля заставляет мое тело влепиться в стену), успев — что тоже совершенно естественно — подумать о нарушении всех правил игры, ведь — если следовать роману «Градус желания» — то отнюдь не Сюзанна, а милая и нежная К. должна была произвести этот роковой выстрел, ради чего, собственно говоря, я и вернулся в ее номер, выстрел, за которым… Но тут мое сознание (что тоже совершенно естественно) меркнет, и наступает тьма.

Часть вторая Бегство в Элджернон (Вивиан)

1

На одной из предыдущих страниц промелькнуло имя главного героя, таким образом, инкогнито раскрыто, а значит, можно перейти к тому странному утру, когда Александр Сергеевич, Саша, Александр, Сашка… Но тут появляются уже знакомые интонации, а это означает, что абзац надо начинать снова, причем — с уточнения.

Дело в том, что Сюзанна ошиблась, и фамилия Александра Сергеевича была не Лепшин, а Лепских, хотя опять же — какого Александра Сергеевича Сюзанна имела в виду? Впрочем, вопрос можно сформулировать иначе, и тогда все встает на свои места: кто такая Сюзанна и какое право имеет она говорить о нашем добром знакомом, Алехандро (исключительно для разнообразия, но это ведь не хуже, чем по имени/отчеству, не так ли, Александр Сергеевич, спрашиваю я, так, милостивый государь, истинно так, соглашается Алехандро) Лепских, который о ее существовании, как говорится, знать не знает и ведать не ведает, что не мешает, однако, самому господину Лепских прекрасно существовать под небом, хотя насколько прекрасно — это особый вопрос. Так вот, инкогнито раскрыто, необходимое уточнение вроде бы как внесено, можно переходить к делу, то бишь к повествованию, то есть вновь плести кружева сюжета и — опять же — начать надо с того замечательного утра двадцатого июля одна тысяча девятьсот девяносто какого–то года, когда ровно в одиннадцать часов утра раздался телефонный звонок и милейший человек, добряк и бонвиван (странное уточнение), стройный, хотя и давно уже облысевший, сорокалетний (почти, надо заметить, чуть–чуть не хватает) мужчина с уже известными нам именем–отчеством–фамилией, то есть Александр Сергеевич Лепских взял трубку и пришел в большое недоумение, ибо заговорили с ним на замечательном английском языке, впрочем — судя по раскатистому «р», скороговорке и иным деталям, говорящий был американцем, но опять же — для Александра Сергеевича, милейшего и добрейшего Алехандро, это не имело никакого значения, ведь единственным языком, на котором А. С. Лепских изъяснялся более чем грамотно, был русский, английский же со времен окончания высшего учебного заведения (большого, но провинциального университета, в котором Алехандро изучал классическую филологию, перемежая эти штудии пропуском лекций по соцреализму и прочей абракадабре, впрочем, давно это было, грустно улыбается Алехандро, скобка закрывается) он подзабыл настолько, что мог сказать лишь несколько фраз, приводить которые мы не будем, ибо не в них дело, а в том, что поначалу Александр не мог врубиться (въехать, включиться) в то, что вещали ему с той стороны телефонного провода, то бишь из–за океана, из города то ли Круффельд, то ли Скроуффилд (обязательно с двойным «ф»), алло, кричал Алехандро, алло, ему снова начинали что–то втолковывать, ай донт андэстэнд, взмолился наконец Александр Сергеевич и добавил: если можно, по–русски! На том конце телефонного провода, за океаном, в городе то ли Круффельд, то ли Скроуффилд (и еще раз обязательно с двойным «ф»!) опомнились, и возникла заминка, но продолжалась она не больше минуты, затем в трубке раздался ломаный (как и положено в таких случаях) голос с невообразимым (что тоже как бы положено) акцентом, который и повторил улетучившуюся в никуда английскую речь заново, но уже на приемлемом для А. С.Лепских уровне понимания, что и попытаемся воспроизвести.