Случайному гостю - [104]

— Привет, Стась…, — бросила тётка на ходу другому брату, убитому сорок лет назад. Мой отец схватил её за плечо.

— Не ходи, Женя, туда, — сказал он с видимым усилием. — Рано ещё. Не… пора…

Стась вздохнул, и из пенала отозвалась его губная гармошка. Бабушка вздрогнула и закрыла глаза.

Все призраки расселись на пол и каждый прикоснулся к матери — к её ногам, платью. Призрачные руки цеплялись за носки бабушкиных туфель. Зелёной звездой сиял гелиотроп и зеленью в ответ светились призрачные очи. Светом воздуха и ревности, бессмертия и надежды…

— Расскажи нам сказку, мама, — попросила Юля, и раны на её груди заискрились ртутно. — Как маленьким, перед сном… Ту, про каменного брата.

— Ннет, тту, про ссмерти ссад, — сказал усилием Тадек.

— А мы расскажем, как было на самом деле, — улыбнулся Михал, и простреленное горло его блеснуло серебром.

Бабушкины плечи вздрогнули. Она отняла руки ото рта, провела пальцами по шее — и положила ладони на головы своих детей, губы её изогнулись, она открыла глаза и обвела кухню взглядом. Так могло бы смотреть Горе.

Бабушка выглядела очень бледной, старой и почти сломленной. Она вздохнула…

Я плюнул на половик кровью.

— Sator агеро… — прошептал я и услыхал, как плачут в небе серые гуси и тени детей на земле. — Sator arepo tenet opera rotas…

Ведь старые слова самые надёжные.

Колокол ударил в мою грудь — гул его разрывал мне сердце, и дышать было трудно… Бабушка молчала, слёзы текли по её лицу. Немногочисленные. Я упал лицом в тростники и пепел, флейта осеклась и всё померкло.

Мёртвые невидимы, но они не отсутствуют.

Легко ли было признать это не кому нибудь, а Блаженному Августину? Сколько теней кружилось около него — там, в Царском Гиппоне, на самом краю Ойкумены, в сени карфагенских яблонь. Что шептал он им? И что слышал в ответ? Мы, кто родился в день шестой — и помимо своей воли видим всё то, на что остальные просто не обращают внимания, — полностью согласны с учителем Церкви в том, что мёртвые вовсе не отсутствуют, а порою очень даже видны….

Я открыл глаза. В кухне было светло и витал, спрятавшись за ароматы рождества, иной даже не запах а оттенок запаха — так иногда пахнет погреб.

— Твои действия незаконные, — говорила тётя Женя. — Я вызову милицию.

— Вы уже сегодня позвали Гостей, — отмахивался Всадник.

— Телефона нет! — сообщила Яна. — Его нет! И плойки в ванной тозе. И фена. Они ифцезли. И дверь шделалашь зелезной…

«Он изменяет пространство, — подумал я. — Впихивает нас в своё время».

— Ты незваный Гость, — высказался я и покашлял.

— Я, — сказал всадник, на лбу которого красовалась ссадина. — Случайный гость! А мне даже прибора не поставили…

— Этот случай явно несчастный, — буркнул я и промокнул платком ухо. — Приборов было столько, сколько за столом гостей. А случайный гость так и не пришёл. И подарки мы не распаковали. Ни я, ни бабушка.

Кузина Сусанна яростно потрясла головой, и паричок её сполз ещё ниже.

— И времени у тебя в обрез! — добавил я. — Я думаю, уже все узнали, что ты коснулся земли?

— Что ты в этом понимаешь? — хмуро спросил Гость и на долю секунды над лимонной мятой пошёл снег — мята поникла. За окнами жутко выли собаки.

«Загадят галерейку, — тоскливо подумал я. — А мыть заставят меня… И выбрасывать. К пятичасовой машине. Выбрасывать? — вспомнил я. — Выбрасывать… Об этом стоит подумать».

Бабушка молчала. По кузине Сусанне отчётливо было видно, что ей-то как раз молчать и не хочется, и держится она лишь тихой молитвой.

Гость что-то торопливо считал и хмурился, для верности несколько раз перезагибая пальцы. Нервно плюнул на пол, — бабушка состроила брезгливую гримасу.

— Не хватает персоны? Так? — спросил он со всей возможной зловещестью и цыкнул. — Будет вам Случайный Гость! — пообещал Всадник и пощёлкал пальцами, повернувшись на каблуках трижды противусолонь. Ветер, ненасытный и яростный, вновь поднялся в кухне, грянул в окно, обрушился на розмарин и качнул абажур, но, скоро обессилев, рухнул, напоровшись на сияющие клинки свечей. Гость — по плащу его ползли дыры — от питья из кубка, от моих слов, от времени — крутил в пальцах флейту, время от времени подносил её к губам и что-то шептал — она выглядела древней, усталой и маленькой.

«Кухня сопротивляется, — подумалось мне. — Она слишком материальна. А „Скайдра“-то наверное исчезла, не выдержала — химия вонючая», — мстительно заключил я.

Флейта долго хрипела, рычала и булькала — бледный и злой Гость сунул её за пояс, прорвав дыру в колете, и достал Рог. Дунул в него и произнёс… эти слова Старая Книга называет «несмываемыми» и рекомендует не пользовать.

Кухня дрогнула, а вместе с ней дом — из стен наружу полезли красные кирпичи, из потолка старые балки, словно дно морское при отливе, проступили печные трубы и турецкое ядро, встрявшее некогда в кладку кляштора. Окна сузились и стали еще глубже. Абажур трясся, пытаясь не стать «гасовой» лампой, у печки с грохотом приземлился уголь, подняв столб пыли. Стол, распространяя вишнёвый аромат, пустил побеги, вздыбливая скатерть.

Вакса свалилась на пол и забилась в судорогах, хвост ее завился спиралью, а затем и вовсе отпал. Мыши кинулись кто-куда, пища и содрогаясь, Непослушный перебрался с пола на мою ногу, на колени, на стол — где я и укрыл его в красной рюмке. Пол заволокло туманом.