Случай из жизни государства (Эксперт) - [53]

Вот это Лидочкино "сидел на столе" возбуждало его, словно лохмотья дорогого платья. Лидочка была "униженной" - не кем-то, а самой природой, паскудными генами, сколотившими из подручного материала сплошное безобразие...

Георгий Давыдыч нажал кнопку на телефонном аппрате и сказал:

- Альбертик, зайди...

Вошел Альбертик, секретарь и помощник по "общим" вопросам, высокий, лет сорока, с залысинами брюнет. Национальность его определить было трудно, склонялась она, конечно, к Кавказу, Средней Азии. Или вообще - к югу... Альберт Сатаров успел побегать по Афгану в составе разведроты, но как-то везло: не убили и не ранили, хотя к концу службы из друзей по призыву в живых осталось трое. Сатаров пришелся по душе Щебрянскому - мораль для закаленного ветерана не была даже рудиментом и приставкой, её не было вовсе в его лексиконе. Есть цель - достигаем её, а все остальное - бутылочное стекло под сапогами, лютики и кузнечики, окурки и мандариновые корки...

- Альберт, возьми у Лидочки адрес и данные - и пусть две команды обработают скоренько.

Альберт взял у Лидочки бумажку, стал читать. По мере чтения лицо его не менялось, лишь в одном месте он чуть заметно усмехнулся ("Про минет прочел", - догадался Щебрянский).

- Все понял, - сказал Сатаров. - Приступаю.

- И без оглядок, да? - добавил Щебрянский.

Альбертик кивнул.

Когда он исчез за дверью, Георгий Давыдович посмотрел на Лидочку, затем встал с вертящегося стула, обошел стол и сел на него - прямо перед агентессой. Лидочка подняла голову: взгляд её был страшен.

"Как она хороша!" - подумал Щебрянский.

ЗИМЛАГ

ЗВЕРИНЕЦ

6-я бригада 7 отряда была самой организованной, но при этом - самой нетрудоспособной, ленивой и, если честно, ни на что не годной. Именно в ней были сосредоточены "нацмены", чуранцы, они же - "хачики", "зверьки" и "нехристи". Тут царила атмосфера всеобщей тупой многозначительности; прищурившись, как Ленин в Горках, беседовал в блатном углу Эльхан с внимательными земляками; не менее важно и уверенно объяснял что-то Хамиду Турбабаеву Берды Гузиев, его сосед по аулу; некоторые даже во сне сохраняли на лицах печати идиотизма посвященных в нечто.

- Шархинды, бля, урюк. Галсам курту биринбей перда, - важничал перед земляками Эльхан. - Урус кильдым сися.

- Пархат балда, - согласился с ним Рамазан Абдулапов. - Зона батон, зона гаттырбын. Москва, бля, указ пышты.

- Парчун. Я их маму ...л, тувам берма... Мочибей!

- @азозлилсяР-льханЮ

- разозлился Эльхан.

- Мочибей! Мочибей!

- EоромР7аоралиРAлушателиЮ

- хором заорали слушатели. Глаза у всех горели.

Потом земляки стали обниматься с Эльханом, говоря одно и то же:

- Тренды, усос...

- льханР

Эльхан Пихуев родился в Бержу-Бакы, столице бывшей автономной, а теперь - полусуверенной республики Чуран. Детство его прошло быстро, как будто и не было вовсе. С семи лет он не расставался с ножом: сначала со складным, перочинным, а затем - выкидным, лагерной выделки (подарил сидевший три раза дядя Жухляр). Этим подарком Эльхан (тогда ещё Эльханчик) сделал "решето" из Лукума Яндарсаева, нехорошего одноклассника, после чего ему пришлось бросить школу, Бержу-Бакы и вообще родимый Чуран и бежать в Россию - отсиживаться у дальней родни, ждать, пока ближняя родня разберется с родственниками потерпевшего. Одноклассник выжил, но остался инвалидом, и Пихуевым пришлось заплатить круглую сумму за его лечение и за прощение Эльханчика: родственники порезанного разрешили ему вернуться в Бержу-Бакы. Но "помиловка" запоздала: Эльханчик спутался в России с компанией приблатненных земляков-гастролеров и вскоре уже чалился на малолетке с пятью годами срока за грабеж.

Впрочем, брат потерпевшего все равно поклялся зарезать обидчика.

Эльхан выглядел постарше сверстников, и отличался крайней отмороженностью: какой-нибудь острый предмет всегда был с ним, и Эльхан не задумываясь размахивал им при всяком удобном случае. Поэтому, едва достигнув восемнадцати, Эльхан Пихуев "раскрутился" на "малолетке" ещё на три года и попал в зону строгого режима в Курской области. Тут ему понравилось меньше: кулаки и острые предметы стояли на втором плане, никто ни с кем не дрался; за отход от "понятий" просто били - бывало, до смерти. Махать и угрожать ножом запрещалось (достал - бей!); в отличие от малолетки никто не отказывался от капусты (а ведь её козлы едят!) или от колбасы (она ведь на ... похожа!). Если что-то падало на пол, то уронивший кричал: "На бархотку упало!" - и без зазрения совести поднимал - будь то недокуренный чинарик или хлебная птюха. Земляков в той зоне почти не было; почти потому что в петушиной бригаде отбывал второй срок известный всей стране эстрадный певец Алмаз Задеков, некоронованный король московских педерастов. Отношение к Задекову автоматически переходило и на Эльхана, как ни пытался он отодвинуться от земляка-суперпетуха. Ничего не оставалось, как только идти на следующую "раскрутку", и Пихуев, недолго думая, истыкал заточенным супинатором безобидного столовского шныря Иваныча.

Теперь же, с общим сроком 14 лет и шестилетним остатком, Эльхан Пихуев управлял чуранским землячеством в 7-й строгой зоне Зимлага. Постепенно он приобрел навык малого рассуждения, оценивал чужие поступки и ситуации в зоне с собственной невысокой кочки. Несколько месяцев подряд он думал об одном: что лучше - былое растворение земляков в общей зоновской массе, в разных отрядах или нынешнее сосредоточение всех в одном бараке? Конечно, приятно было засыпать и просыпаться под родную чуранскую речь, но зато стало меньше возможностей влиять на зону в целом. Еще этот шайтан Монгол... думает, что он главный, командует, грозит... Все чуранцы давно уже были вооружены, у каждого имелась в "нычке" заточка или "мойло", а у самого Эльхана хранился в неприступном тайнике настоящий наган - земляки подогнали, выложив крупную сумму одному зоновскому менту. Воровские и вообще тюремно-лагерные законы и понятия Эльхан принимал по принуждению; бескровные кражи он презирал, считая более благородным занятием групповой разбой с устрашающим "мочиловом"; лагерные разборки на сходках блатных казались Пихуеву чем-то вроде пионерских собраний; правда, через день-два после собрания кто-то ломился за спасением в оперчасть или, не успев, оказывался в санчасти с неизлечимыми увечьями... Но Эльхан, будь у него побольше влияния и земляков за спиной, с удовольствием устроил бы вместо "сходняка" резню. "Хорошо бы ещё человек пятьдесят наших посадить сюда," думал Эльхан. - "Я бы тогда русскую маму ...л".