Случай из жизни государства (Эксперт) - [54]

Еще нечто приятное волновало сердце: должен был приехать родственник на свиданку, грев привезти, маляву подогнать - как, мол, там, на родине? Родственника этого Эльхан в глаза не видел никогда, написали - брат троюродный...

Больше ничего дельного или приятного в голову не приходило.

- Харды, мирбобай? - кивнул он Жумбату Козылову. - Чилим тренды. Телевизор бурдюк пархат. Купеческий пильхым шолты, в натуре, бля...

- Балманды зибрях менты, га-га,

- 7асмеялсяР

- засмеялся Козылов и, взяв из тумбочки банку, пошел заваривать "купеческий", не слабый чаек, но и не чифир, в натуре...

Эльхан махнул рукой: ночью в их барак мало кто заходил. Пихуев считал, что боятся: это было частичной правдой. Впрочем, у зеков не было особенной нужды для посещения "зверинца", а менты ныряли туда лишь в корыстных целях...

А вот ещё русский мулла Василий был неприятен Эльхану. После первой же "встречи" в зоновском клубе земляк, Хабры Бурдыгов, вдруг веру поменял, крестился, стал Харитоном каким-то. Хороший земляк был, сильный, чемпион борьбы... Хорошо, что откинулся уже, не смущает остальных. Можно, конечно, замочить муллу, но если посмотреть: нельзя будто... Почему?

Выпили "купеческий", говорили долго с Жумбатом. Раскурдай неохота зимой начинать, холодно очень. Говорят, в Чуране беспорядки, стрельба. Может, по этапу всех туда отвезут? Там свои все... только зарезать могут за калеку того. Совсем ума нет в двадцатом веке у дураков: какая кровь такая? Сам нарвался, собака...

Потом Эльхан отослал Жумбата, лег на спину и прикрыл глаза. Думать и вспоминать было нечего, и он уснул. Вслед за ним, как по приказу, притихли и стали укладываться остальные. Мухаррям Турсунов свалил с тумбочки кружку, она покатилась, громыхая, и все зацыкали на него, а Жумбат сказал, сверкнув глазами:

- Измарды, падла! Кизлы дахрям!

ГОЛУБЬ И СОБАКА

Сержант Шибаев ведал кобелями и суками. Под его командованием находились 16 овчарок разного возраста и три полуторагодовалых ротвейлера. Эти обученные животные были предназначены для караульной службы, периодически осматривающей "запретку", для препровождения этапируемых в фургон автозака или в "столыпинский" вагон, для погони по следу за бежавшим зеком и, наконец, просто для устрашения. Собаками "нагоняли жуть" на вновь прибывших, и хотя новички были в основном людьми бывалыми, но все равно страшились зубастых тварей, рвущихся с поводков с рычанием и слюной.

Шибаев собак не любил. Он попал на эту службу благодаря глупости призывного механизма. Сержант с детства, лет с семи, не вылезал из голубятни, дома держал клетки с иными птицами: канарейками, снегирями, щеглами и попугаями. Он был членом общества голубеводов и мечтал стать орнитологом, подобно Н.Н. Дроздову, ведущему передачи "В мире животных". Однако при поступлении на биофак не добрал Шибаев одного балла и осенью был призван на действительную службу. Свою роль сыграли всевозможные "птичьи" документы - справки Общества, грамоты и медали голубиных чемпионатов. "Во какой животновод знатный!" - определил военком. "Купец", полковник ВВ, записал его в свою команду, и вскоре Шибаев очутился в Зимлаговском питомнике. Здесь он прошел первоначальную подготовку под руководством Главного собаковода, майора Чухмарева; изображая зека, бегал в "гниде" с толстенным ватным рукавом от науськанных овчарок, убирал в вольерах собачье говно и кормил с рук довольно милых щенков, которым предстояло впоследствии стать почти людоедами. Служба, с точки зрения любого бойца, была непыльной, но для Шибаева - ненавистной... Лишь в начале второго года службы ему удалось достать в Злоямово две пары пермских гривунов, которых он поместил в компактной голубятне над вольером с ротвейлерами. Пара прижилась. Заядлый голубятник Монгол с удовольствием наблюдал в погожие летние дни полеты белоснежных птиц над зоной. Правда, полеты всегда сопровождались общим лаем, в котором просто заходились кобели и суки питомника: они ненавидели голубей, видимо, считая, что пернатые отнимают у них некий неизвестный им "кусок хлеба".

Начальство в лице командира конвойной роты капитана Щукина, опера Петрова и Хозяина, тоже бывшего голубятника, смотрело на голубей сквозь пальцы. Рядовые относились по-разному: кто равнодушно острил, кто громко издевался. Зимой Шибаев боялся, как бы оголодавшие бойцы не сожрали его любимцев, и запирал голубятню на огромный висячий замок, дужку которого можно было перерезать лишь автогеном. Впрочем, солдаты боялись ротвейлеров и не покушались.

Посетил как-то шибаевское хозяйство и отец Василий, к собакам отнесся равнодушно, а голубям обрадовался, долго говорил что-то о Божьей птице. Шибаев слушал в пол-уха: он, если и не знал, то догадывался обо всем ещё с детства. Поп ему понравился: обходительный такой... И собак назвал Божьими тварями, но оговорился, что твари эти - нечистые. Кошечки, мол, лучше... На что сопровождавший отца Василия прапор Окоемов заметил, что кошечки "побегушника" не споймают, маловаты больно. "Господи, помилуй!" - сказал батюшка.

У сержанта Шибаева была отдельная каптерочка на территории питомника. Он почти не имел касания с остальными бойцами, не возил зеков в автозаке, никогда не стоял на вышке с автоматом, не обходил с псом на поводке освещенный прожекторами предзонник. Два-три раза в неделю к нему на помощь являлся ефрейтор Витя Шантуй, настоящий чукча, сын оленевода, глаза-щёлочки... У Вити была бронь от службы, но он напросился сам, хотел попасть в ВДВ, в парашютисты, но то ли в военкомате напутали, пропустили букву "д", то ли нарочно подстроили, и Витя очутился в Зимлаге: конвоировал зеков из краевого центра в зону. Многие горемыки его хорошо знали: в автозаке он безотказно угощал сигаретами всех желающих и рассказывал громким голосом, как хорошо в Анадыре и вообще на Севере. "Белый мишка совсем большой, - говорил Витя. - Уважаем, однако... Водку тоже уважаем, а чай совсем хорошо".