Сложная любовь - [28]

— Я люблю тебя, Мишенька, — шептала она.

Внезапно Миша ослабил объятия и плавным, почти балетным движением снял с Гали пиджак и бросил его через комнату на мольберт. Теперь уже Галя, привстав, обвила его шею руками и впилась поцелуем в его губы. Она чувствовала, как мишины руки гладят ее спину и при каждом его движении теплая волна блаженства пробегала по ее телу.

Внезапно они оказались уже на кровати. Мишины пальцы пробежали по пуговицам галиной блузки и она ощутила на своей груди его горячее дыхание.

— Нет, — воскликнула она, пытаясь вырваться из его объятий. — Не здесь.

Михаил на мгновение замер.

— Почему не здесь? — спросил он.

Галя запахнула кофточку.

— Не в твоей мастерской, — сказала она.

— Но почему? — Миша был искренне удивлен.

Галя на секунду замолчала. Ей было трудно сказать то, что она собиралась.

— Ты знаешь, — начала она, пытаясь унять сердцебиение, — слишком много женщин побывало у тебя в этой комнате, чтобы я… — голос ее осекся.

— Ну хорошо, — Михаил резко встал. — Тогда, может быть, чаю?

Глава десятая

Возвращаясь вечером домой, Галя не уставала восхищаться Мишей: как он был нежен с ней, как предупредителен, как он сразу понял причину ее отказа. Да, теперь Галя не сомневалась — Миша действительно любит ее. Как не права была Наташа, когда говорила о нем как о ветреном, легкомысленном мужчине! Никогда и ни у кого Галя не встречала такого понимания, такой заботы, как у Миши. Он сразу понял Галю, когда она объяснила, почему ей хотелось бы сегодня избежать близости.

На маленькой кухоньке он быстро вскипятил чайник, заварил чай и усадил ее в извлеченное откуда-то кресло, расставил на маленьком столике чашки и стал показывать картины, висевшие на стенах, рассказывая о том, что на них изображено. Это было очень мило с его стороны — ничего не понимавшей в современном искусстве Гале ни за что бы самой не разобраться в висящих у него в мастерской работах известных московских художников.

Раньше для Гали мастерская ассоциировалась с огромными помещениями на заводе, где они всей школой проходили практику. Мишина мастерская поразила ее своим уютом, можно даже сказать, своеобразным комфортом.

— Здесь вполне можно жить, — сказала Галя, оглядываясь по сторонам.

— Нельзя, — утешил ее Миша, — например, здесь нет горячей воды.

«Да, — сразу подумала Галя, — это сильно уменьшает стоимость квартиры» — и тут же устыдилась своего профессионализма: «Боже мой, что со мной делает эта работа!»

Они простились уже заполночь. Миша проводил Галю до ее машины, и она отправилась домой.

Вся переполненная радостными воспоминаниями, Галя открыла дверь в квартиру. Антонина Ивановна выбежала к ней в прихожую. Только увидев ее лицо, Галя сразу поняла, что произошло что-то страшное.

— Что случилось? — выдохнула она.

— Беда, Галочка, беда, — ответила Антонина Ивановна, — у Ольги Николаевны сердечный приступ, была «скорая», ей сделали укол, сейчас она спит, но врачи сказали, что лучше было бы отправить ее в больницу.

— Об этом и речи быть не может, — вскинулась Галя, — какая может быть больница в ее состоянии!

Сбросив плащ, она прошла на кухню и налила себе холодного чаю.

— А как случился приступ? — спросила она.

— Даже не знаю, как рассказать, — ответила сиделка, — очень странная история.

— Антонина Ивановна, — сказала Галя, раздражаясь и сама стыдясь своего раздражения, — не тяните, ради Бога.

— Да, Галочка, вы правы, — вздохнула та, — дело было так. Сегодня, где-то в полседьмого позвонила какая-то девушка, попросила Ольгу Николаевну. Я, конечно, передала ей трубку — вы же знаете, Галя, как ваша мама скучает без общения. Я, конечно, стараюсь ее развлечь, но каждый день одно и то же, ей надоедает, вы понимаете.

— Дальше, — выдохнула Галя.

— Да, я даю вашей маме трубку, она беседует по телефону буквально несколько минут, потом я слышу, какой-то шум — вбегаю в комнату, трубка лежит на полу, а Ольга Николаевна хватает воздух ртом. Я подбежала к ней, спрашиваю: «Ольга Николаевна, что случилось?», а она мне так с трудом отвечает… — Антонина Ивановна запнулась, — в общем тут ей и стало плохо.

— А что она вам сказала, — нетерпеливо переспросила Галя.

— Простите, Галочка, не хотела уж вам говорить, но раз вырвалось — то вырвалось. Она сказала — вы уж простите меня, что я повторяю такие слова — сказала «Моя дочь — проститутка».

— Как? — переспросила Галя. Она не могла поверить своим ушам.

— Можно я не буду повторять, Галочка? — сказала Антонина Ивановна.

Галя сидела совершенно потрясенная. Вся эта история не укладывалась в ее голове: кто, кто мог так оклеветать ее? И ладно бы просто оклеветать — это бы она пережила, но сказать эту ложь, эту чушь ее маме, у которой и так было больное сердце! Нет, она должна понять, кто это сделал такую подлость! Но прежде следовало позаботиться о маме.

Всю ночь Галя дежурила у постели Ольги Николаевны и только утром, когда пришла Антонина Ивановна, вздремнула на пару часов. От всего этого кошмара у нее уже вылетели из головы и неприятности на работе, и Алексей Львович, и даже Миша.

Только под утро, уснув, она опять увидела во сне Мишу. Они шли по странной местности, всей в голубой дымке, зеленый луг расстилался у них под ногами. Миша обнимал ее, а Галя нежно прижималась к его плечу. Но внезапно кто-то позвал Мишу и, мягко отстранив Галю, он пошел куда-то вбок и исчез в тумане. Галя двинулась вслед за ним, перепрыгивая через какие-то ручьи, стараясь разглядеть в тумане его фигуру. Наконец, она настигла его на небольшой поляне. Сквозь просвет в тумане выглянула луна и Галя смогла увидеть, как Миша стоит, освещенный лунным светом, а в его губы в страстном поцелуе впилась черноволосая девушка. Он обнимал ее так же нежно, как только что обнимал Галю.