Слой - [49]

Думаю, никаких тумаков не предвидится. С хорошими вестями едем, успокоим людей. Ты же это умеешь, Виктор Александрович.

От этих слов Слесаренко рефлекторно схватился за нос, и Терехин рассмеялся, уважительно коснулся слесаренковского плеча: мол, понимаем, ценим…

В том, что мэр решил направить Терехина вместе с ним на встречу с жителями, не было ничего необычного. В конце концов, именно Терехин отвечал в администрации за городское строительство. Тем не менее весь не слишком долгий путь от мэрии до окраины города — поехали на слесаренковской машине, оба сидели сзади, перешучивали утренний инцидент — Виктор Александрович ожидал от соседа если не прямой атаки, то явных поползновений насчет перевода денег, однако Терехин даже и не пытался к этой теме приблизиться, чем еще больше насторожил Слесаренко. Ему почти дословно припомнился разговор с мэром, и Виктор Александрович с нарастающей тревогой подумал: «Неужели и мэр здесь завязан?». Ежели так, плохи были его, Слесаренко, дела.

Глава шестая

На кладбище Кротов приехал ровно в восемь, как ему посоветовала приемщица из «Риуса». Маленькая ладная избушка на краю асфальтового пустыря была уже открыта; за столом сидел толстый парень, копался в каких-то бумагах. Кротов поздоровался, протянул квитанцию.

— Во сколько у вас вынос? — спросил парень.

— В два, — ответил Кротов.

— Нормально, — сказал парень. — Пойдемте, посмотрим.

После похорон отца они с матерью часто бывали на кладбище — не так часто, как в первый год, но все-таки в праздники и дни рождения обязательно. Кротов привык к этим поездкам, кладбище уже не пугало его и не угнетало, и со временем он даже полюбил здесь бывать — в этой лесной тишине, чистом воздухе, несуетности приходящих живых и покое лежащих в земле мертвых. Он понял, что покойник — от слова «покой».

Вслед за толстым парнем Кротов пошел в утреннем сумраке по укатанной снежной дорожке, поднимавшейся на пологий пригорок. Было безлюдно и тихо, лишь впереди среди деревьев копошились четыре тени в зеленом, стучало о мерзлую землю железо.

— Вот, смотрите, — сказал парень, когда они поднялись на пригорок к первым рядам крестов и памятников. — Можете взять эту, — он показал рукой налево.

Коричневым окном в снегу зияла яма, стесанными гладкими краями уходила вниз. Кротов подошел, глянул: аккуратно, достаточно глубоко, без халтуры. В двух метрах от могилы росла сосна, и он подумал, что это хорошо: можно будет поставить оградку так, чтобы дерево оказалось внутри последнего сашкиного «двора», как бы застолбив собой территорию под скамейку и столик.

— Спасибо, подойдет, — сказал Кротов и еще раз заглянул внутрь. Песок, ровная глина, сухое место на подъеме, и от дороги недалеко. — В половине третьего будем здесь. Нас встретят?

— Конечно, — ответил парень и махнул рукой в сторону копалей в стройбатовской хэбэшной форме, долбивших землю на той стороне дороги. — Только у меня к вам просьба… Выпивать же будете на могиле? Так копалям не наливайте и бутылок им не давайте, хорошо?

— Я смотрю, порядок тут у вас, — искренне похвалил «контору» Кротов. — Лопаты, ломы — все будет?

— И опустим, и закопаем сами.

— Ну спасибо, дружище. Не ожидал.

— Обычная работа, — сказал парень. Они пошли назад к избушке и кротовскому «джипу». Где-то справа за спиной гулко, как по ксилофону, стучал в холодное дерево дятел.

В машине он достал радиотелефон, набрал номер Дмитриевской квартиры — хотел доложить, что на кладбище всё в порядке. Трубку долго не снимали, потом голос Светланы прорезался сквозь эфирные помехи.

— Привет, Светлана, это я, Кротов! — Он почти кричал в микрофон, связь за городом была слабая. — Я звоню с кладбища, могилу подобрали, место отличное.

— Здравствуй, Сережа, — далеким голосом ответила Сашкина жена. — Ты откуда звонишь?

— Я же говорю: с кладбища! — еще громче крикнул Кротов.

— С какого кладбища, Сережа?

— Да с Червишевского, какого же еще! — Кротов начинал тихо злиться, предчувствуя какие-то ненужные осложнения.

— Ой, Сережа, зря ты не позвонил нам с утра! Мы вчера еще раз обсуждали, и Анатолий Степанович настаивает, чтобы хоронили на Казаровском — там, где Сашина мама лежит.

Кротов чуть не врезал радиотелефоном по «джиповской» панели.

— Что ты говоришь, Света! «Риус» хоронит только на Червишевском! У нас здесь всё заказано, всё! Уже и могила готова!

— Не надо кричать, Сережа, я хорошо слышу тебя. — Светланин голос, и без того сухой в радийном шипе, стал и вовсе механическим. — Семья решила: будем хоронить в Казарово. Я уже ничего изменить не могу, Сережа.

«Семья решила… Какая, на хрен, семья? Старик решил! Нет, прав был Вовка, прав…».

Он выскочил из машины, как мог, объяснил толстому парню случившееся, попросил держать могилу до трех: потом делайте с ней, что хотите, деньги возращать не надо.

Мчась по утреннему пустому тракту, он ругался матом и думал, что теперь делать.

Въехав в город, Кротов позвонил Лузгину. Тот, как всегда с похмелья, — нажрался вчера после передачи с Рокецким — не мог сперва понять, что от него требуют, а потом стал ругаться почище Кротова.

— Времени нет, Вовка, кончай базар. Звони, кому сказал, и оденься в старое, потеплее. Встречаемся на углу через полчаса. Давай, старик, иначе вляпаемся с этими похоронами по уши.