Слой - [50]

Перевернув в гараже все вверх дном и раскидав, он нашел и сложил в багажник «джипа» две штыковые лопаты, одну совковую, еще лом и топор. Из тайника в смотровой яме достал две литровые бутылки водки «Маккормик». Снял с гвоздя старый комбинезон, завернул в него пару обрезанных до подъема валенок. Еды в гараже не было никакой. «Ну и черт с ней», — махнул рукой Кротов.

Он уже выруливал от гаража, когда с нарастающим бешенством понял, что придется ехать к Светлане за стариком Дмитриевым, потому что только тот знал, где именно на Казаровском кладбище похоронена Сашкина мать. «Не успеем, — подумал Кротов. — Ни хрена не успеем».

Он снова набрал Дмитриевский номер и, как только услышал Светлану, начальственным голосом сказал:

— Значит, делаем так…

Старик Дмитриев ждал его у подъезда с матерчатой сумкой в руке.

— Добрый день, — по привычке сказал ему Кротов и поперхнулся сказанным; замер в надежде, что старик не обратит внимания, но тот все-таки проворчал в ответ: — Да уж, добрый…

На оговоренном углу маячили три знакомые фигуры: Лузгин, Валерка Северцев и лузгинский кореш с телевидения, оператор Комиссаров, второй год сидевший дома без работы и живший неизвестно на что.

На последней переаттестации захватившие на студии власть телебабы срезали ему категорию — за пьянку, естественно, — и Комиссаров в знак протеста подал заявление об уходе, думал — не подпишут, а ему подписали; думал — прибегут еще, а никто не бежал второй год, и Комиссаров откровенно бичевал: превратил свою однокомнатную, доставшуюся ему после развода квартиру на Минской в «хазу», где двери были открыты круглосуточно, ел и пил то, что приносили с собой окрестные алкаши. Кротов изредка давал ему денег, когда тот просил, а просил Комиссаров нечасто, был по-своему заносчив и не по чину высокомерен в общении. Кротов понимал, что комиссаровский гонор — от безысходности, как последний рубеж перед сдачей, но общаться с ним всё равно не любил. Одна была польза от комиссаровского бичевания — он всегда был под рукой.

— Грузись, мужики, — сказал Кротов.

На верхнеборской дороге он занервничал: позабыл свёрток к кладбищу, не бывал здесь лет десять, с похорон Сашкиной матери. Всё вокруг обросло дачами, коттеджами, плохо узнавалось, а спрашивать старика Дмитриева почему-то было неловко, хотя почему? Хорошо, что молчавший всю дорогу старик сам сказал в нужное время: «Здесь налево, за столбом».

Дачные ограждения как-то сразу нашли продолжение в кладбищенском заборе. Три тетки в телогрейках раскладывали на ящиках у входа венки, хвойные гирлянды, охапки бумажных цветов. У дверей конторы топтался служилого вида мужик, стучал в дверь, заглядывал в грязные окна.

— Инструмент взяли? — спросил старик Дмитриев. — Тогда пошли.

Забрав лопаты и прочее, они потянулись гуськом в глубь старого кладбища. Кротов крутил головой, искал глазами смотрителя или копалей и не находил никого. Старик шел небыстро, но уверенно. Топавший вторым Лузгин кутался в большую, не по размеру, старую куртку, вполголоса говорил о чем-то с Комиссаровым. Валерка Северцев нес лопаты охапкой, и Кротов пожалел его хорошие ботинки и кожаную куртку: видно было, что Валерку сорвали с работы, не успел переодеться — а теперь обязательно уделается глиной. Кротов снова заозирался, бросил внимательный взгляд на оставшийся у конторы «джип»: разбомбят его бичи — не кладбищенские, так дачные!

Низкая черная ограда тонула в снегу, прослеживалась пунктиром. Слева от запорошенного дешевого памятника было чистое пространство. Старик Дмитриев снял шапку, постоял недолго, глядя на памятник с выцветшим снимком под стеклом, вернул шапку на место и сказал:

— Вот здесь копайте. Для себя оставлял. Вот уж не думал, что сын будет здесь лежать.

— Надо бы найти кого, разрешения спросить… — начал Кротов, но старик сказал, не поворачиваясь:

— Копайте. Это мое место.

— А вы-то как? — спросил Кротов.

— Я себе место еще найду, — сказал старик.

— Ох, извините, я не о том, — смутился Кротов. — Может, вас в город отвезти? Вы не волнуйтесь, мы как-нибудь сами справимся. Там же прощание с двенадцати в… этом, в ритуальном зале.

— Туда-сюда мотаться — не успеете. Я тут останусь. Пособлю, если что.

— Вам же нельзя…

— Знаю, что нельзя, — сказал старик Дмитриев.

— Тогда я позвоню, что вы остаётесь.

— Не надо звонить. Я им сказал, что здесь буду.

Все места вокруг ограды были заняты могилами, даже снег было некуда сбрасывать, и Кротов еще раз мысленно послал подальше привередливого старика и вспомнил аккуратную готовую яму на Червишевском. «Какая разница, метр или километр между гробами?» — подумал он, а вслух сказал:

— Пойду машину подгоню поближе.

Когда Кротов заводил «джип» между воротными столбами, из-за конторы выскочил серый мужичок, замахал руками перед капотом. Кротов притормозил, опустил боковое стекло.

— Ты куда это, мужик? — заорал серый. — Давай, заворачивай! Крутой, что ли? Вот, бля, разъездились тут.

В другой ситуации Кротов врубил бы спрятанную под капотом милицейскую сирену и серого ветром бы сдуло.

Он знал этот контингент, наглый до первого встречного рыка, но они действительно влезли на кладбище нахалом и не в срок, а потому Кротов вышел из машины, как равного, обнял мужика за плечи. Тот дернулся, сука дешёвая, опять заорал, но Кротов вынул толстый бумажник и снова обнял серого, потащил за собой к конторе, шепча ему на ухо приятные слова: мол, пролетаем, начальник; уважь — не забудем…