Слово о сыновьях - [29]

Дождь уже перестал. На улицах необычное для такого раннего часа оживление. Из поселков, слободок, хуторов люди по грязи пробираются к центру города. Поднявшись на гору, я увидела здание бывшего райпотребсоюза, где недавно работала, и остановилась. На крыше гордо развевался на ветру красный флаг.

Люди, удивленные и обрадованные, шли дальше, к школе имени Ворошилова, над которой развевалось самое большое красное полотнище. Здесь, внизу у лестницы, собралась целая толпа. На стене размашисто, с восклицательным знаком выведено: «Заминировано!»

Полицейские с белыми повязками на рукавах мечутся вокруг здания, но никто из них не осмеливается подняться на чердак. А красный флаг, словно поддразнивая их, весело реет на ветру, горит алым цветом.

— Голубчики, родненькие, да кто же это порадовал нас ради такого дня? — сквозь слезы радости приговаривает стоящая позади меня женщина.

Словно перекликаясь, приветственно машут друг другу флаги с аптеки, шахты № 1-бис, с самого высокого дерева в парке. К заборам, телеграфным столбам и фасадам тоже прибиты маленькие флажки. Они алеют повсюду, как цветы, и оттого пасмурный день кажется веселым, солнечным.

Полицейские и немцы, прибывшие из комендатуры, злобно срывают флаги, разгоняют народ. Люди нехотя расходятся, не переставая оглядываться.

Весь день над школой гордо реял флаг, радуя взоры советских людей. Только к вечеру немцы привезли откуда-то минеров, и те осмелились пройти на чердак… к пустой консервной банке, опутанной для видимости проводами.

— А мы вчера Москву слушали, — таинственно сообщил нам Боря за ужином. — Немцы скоро получат крепко по зубам. Вот увидите.

Действительно, каждый новый день приносил ободряющие вести, которые с молниеносной быстротой разносились по городу. Из дома в дом передавали, что неизвестный отряд партизан взорвал немецкий эшелон, направляющийся на фронт, что на Ворошиловградском шоссе подорвалась на мине немецкая штабная машина и три офицера убиты.

Немцы, стоявшие в городе, заметно приуныли, усилили охрану, опасаясь нападения вездесущих партизан.

Но самым радостным для нас и ошеломляющим для оккупантов было известие о победе Красной Армии под Сталинградом. Всю ночь напролет трудились молодогвардейцы. А на утро фасады домов, заборы, столбы белели листовками.

Боря пришел домой под утро, усталый, грязный, но счастливый. Закрыв на крючок дверь, он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги.

— Почитай, только потом сожги, — и, раздевшись, повалился на постель.

ТОВАРИЩИ КРАСНОДОНЦЫ!

Долгожданный нас нашего освобождения приближается. Войсками Юго-Западного фронта линия обороны прорвана. Наши части двадцать пятого ноября, взяв станицу Морозовскую, продвинулись вперед на сорок пять километров. Движение наших войск на запад стремительно продолжается. Немцы в панике бегут, бросая оружие. Враг, отступая, грабит население, забирая продовольствие и одежду.

Товарищи! Прячьте все, что можно, дабы не досталось оно гитлеровским грабителям.

Саботируйте приказы немецкого командования!

Да здравствует наша освободительница — Красная Армия!

Ш М Г.

Воодушевленные победой наших войск под Сталинградом, молодогвардейцы стали деятельно готовиться к приходу Красной Армии.

ПЕРВЫЙ АРЕСТ БОРИСА

Борис все чаще отлучался из дому по ночам. Зная, что он с головой ушел в боевые комсомольские дела, я успокаивала себя мыслью, что он выполняет очередное задание штаба. Однако вот уже третий день он совсем не появлялся дома, и я начинала волноваться.

Наконец, не выдержала, встала и, набросив на плечи теплую шаль, пошла к Поповым.

Толя, насупившись, сидел за столом. Увидев меня, он смущенно отвел глаза. Я заметила его растерянность, и недоброе предчувствие сжало сердце.

— Третий день Боря не приходит домой. Я очень беспокоюсь… Ты не знаешь, где он?

Не глядя на меня, Толя мрачно проговорил:

— Борис арестован. Его задержали с приемником. От неожиданности я присела на скамейку. Арестован? Борис арестован?!

— Как? Почему же ты не сказал мне? — закричала я в отчаянии.

Толя стал успокаивать меня:

— Не волнуйтесь, его скоро выпустят… Он держится молодцом. Мы сегодня пойдем в полицию.

— Он в полиции? — и, не простившись, я выбежала на улицу.

Наскоро собрав кое-что из продуктов, захватив табака и теплую фуфайку, мы с племянницей отправились в полицию. Оказалось, что торопилась я напрасно. Время еще было раннее, а передачи принимали только с двенадцати часов. Чтобы не томиться четыре часа в ожидании, мы решили зайти к Кате Хайруллиной, о которой Боря очень хорошо отзывался и обещал познакомить меня с ней.

— Я так просила его в тот вечер не брать приемник, будто чуяла беду, — говорила Катя сквозь слезы. — Но он все стоял на своем. «На Первомайке нужен приемник, говорит, и я его должен установить там. Пусть люди знают правду». Я не стала спорить и завернула приемник в одеяло.

Когда Боря переходил темную улицу, его окликнули:

— Стой! Кто идет?

Боря не отозвался и прибавил шагу.

— Стой! Стрелять буду, — повторился окрик, и двое вооруженных вплотную подошли к нему. Боря остановился. Нащупав в одеяле что-то громоздкое, патруль предложил Борису следовать за ним. В полиции у него отобрали приемник и после краткого допроса заключили в одиночную камеру. Два-три раза в день начальник полиции Соликовский вызывал Бориса на допрос. Он допытывался, где Борис достал приемник, почему не сдал его в комендатуру и что собирался с ним делать. Боря односложно отвечал, что приемник испорчен и его нечего сдавать, что он взял его для изготовления зажигалок.