Слово на букву «Л» - [86]

Но это все, что у меня осталось.

— Дело в том, что… — начинает было она.

Но Фиона прерывает ее. Она попробует позвонить покупателю, объяснить ему ситуацию. Возможно, он согласится взять другую картину, и у них даже не будет убытков. Она позвонит прямо сейчас, только проверит, есть ли у них его номер, по которому его можно застать днем. Пусть только Белла минуточку подождет.

— Алло? О, доброе утро. Это Фиона, из галереи Макинтайер. Могу я поговорить с мистером Хендерсоном?

Мистер Хендерсон? О боже, боже мой. Уилл.

— …узнать, вы хотите именно эту картину?

Уилл.

— …недоразумение.

Уилл.

— …быть может, возьмете другую?

Белла отчаянно жестикулирует, хватает ручку и пишет: ПУСТЬ ЗАБИРАЕТ.

— Хм, простите, мистер Хендерсон. Очевидно, все разъяснилось. Да. Это моя ошибка. Мне ужасно неловко, что оторвала вас.

Она смеется. Сколько раз она этим своим смехом заставляла и Беллу смеяться тоже.

— Да. Извините еще раз. Да. В любое время, после шести. Спасибо. До свиданья.

— Фу-у, — в шутку утирает Фиона пот со лба. — Хороший мужик, но в картину вцепился, как зверь. Спасибо тебе, что передумала. Иначе Дональд всю неделю смотрел бы на меня волком.

* * *

Белла почти уходит, когда Фиона спрашивает, не желает ли она взглянуть на отзывы. Отзывы? Какие отзывы? Однако Фиона действительно вручает ей Книгу отзывов. В ней указана дата частного просмотра, а ниже стоят подписи посетителей. Некоторые из них оставили рядом краткие пометки. Вив: «Потрясающе! Достойно Национальной Галереи». Ник: «Покупайте, пока не расхватали». Джейн: «Я не очень разбираюсь в искусстве, но эти работы — просто прекрасны». Селин: «Полная настроения и внутреннего напряжения живопись». Энтони: «Вермеер — вдребезги!» И даже родители — пространные замечания отца и экзальтированные восклицания матери: «Magnifico! В мире искусства появилась новая дива».

Есть и несколько отзывов абсолютно незнакомых людей. Живые, из плоти и крови люди посвятили несколько минут своей жизни тому, чтобы оставить отзыв о ее работах, о ее творениях. Ее охватывает странное чувство, будто всю жизнь она была всего лишь призраком, тенью, и только легкое колебание воздуха говорило об ее присутствии, а теперь она превратилась в настоящую, живую женщину, и все вдруг повернулись посмотреть на нее. Она просматривает оставшиеся отзывы, и ей хочется записать их на память, но неудобно. Внимательно, прищурившись, смотрит она на каждый из них, словно фотографируя, укладывая на полки своей памяти: «незабываемый и радостный опыт», «волшебство», «словно мечта или сон», еще два раза «полная настроения живопись»…

Она перелистывает страницу назад. Уилл Хендерсон. Поверхность бумаги под ее пальцами внезапно становится ощутимой. Там, где он писал, остались маленькие вмятинки от ручки. Глядя на его подпись, она понимает, что даже такая мелочь заставляет ее плакать. Она ведет пальцем по оставленной им строчке:

Я все еще люблю тебя.

34

Воскресное утро. Обычно я до обеда валялась бы в постели, но не сегодня. Сегодня я должна кое-что сделать. Идти мне недалеко, да и небо чистое. Но чем ближе я подхожу, тем больше робею. Словно мне предстоит экзамен или выход на сцену, и я страшно боюсь, что опозорюсь, что забуду слова и буду стоять там, моргая от яркого света направленных на меня софитов, и лишь немо, как вынутая из аквариума золотая рыбка, разевать рот.

Я звоню в дверь и жду. Ничего не слышно, кроме оглушающего стука моего собственного сердца. Конечно, нужно было сначала позвонить, но что бы я сказала? А теперь… Как-то глупо нести пакет обратно домой. Может быть, оставить его под зеленым навесом и потом позвонить?

Я открываю боковую калитку и по дорожке иду в сад. В воздухе стоит обморочный запах цветущей калины. Я не сразу вижу Уилла, но уже слышу клацанье садовых ножниц и его дыхание, когда он сражается с какой-то особенно упрямой веткой. Он стоит там, за садовой скамейкой, до пояса скрытый высокими растениями, он словно вырос вместе с ними. Я различаю его силуэт за штакетником — прямоугольники черных джинсов и серую рубашку. Она мне никогда не нравилась. Но теперь я хочу, чтобы он вообще ее не снимал, так он запечатлелся в моей памяти навсегда. Он работает, повернувшись ко мне спиной, и некоторое время я просто стою и наблюдаю за ним. Точные и плавные движения, он то налегает, то отходит, и ножницы так и летают в его руках.

Какое искушение — подкрасться к нему, напугать неожиданным и нежным прикосновением, одним из тех, которые отличают только любовников. Но я не уверена, что он поймет, что он откликнется. И я просто говорю:

— Ты столько пропустил.

Он слегка вздрагивает, останавливается и затем медленно поворачивается, в точности так, как я нарисовала его на той картине, что сейчас у меня в руках.

Он смотрит на меня и молчит, и я тоже молчу.

Я подхожу к нему и протягиваю пакет. Он улыбается, поняв, что в нем, разрывает обертку и смотрит на свое собственное изображение. На картине он стоит у стены с росписью, в моем саду, за ним полуразрушенная арка, а дальше — обещание солнечного света.

— Я столько раз хотела тебе позвонить.

— И я.

— Того же мнения.