Слово - [156]

— Не волнуйся, мать, отпустили меня, — на пороге кухни стоял Тимофей, подпирал головой верхний косяк. — По половине срока.

Он глядел прямо, и в неярком свете лампы невозможно было понять, то ли морщится, то ли улыбается. Анна села на лавку, подобрала ноги.

— Ну, здравствуй, мать, — тихо проговорил Тимофей. — Вот явился блудный сын, принимай или гони.

— Здравствуй, — сдержанно сказала Марья и поклонила голову, скорее по привычке, чем с желанием. — Коли явился — садись, ужинать будем.

Тимофей сел и взглянул на Анну.

— У тебя гости? — спросил он.

— Бог послал, — ответила мать, выставляя перед сыном миску с варевом. — Не обессудь, с покосу пришли, кушанья готовить некогда было…

— Да я ничего, — Тимофей взял ложку, склонился над миской. — Я, мать, пробой выдернул… Завтра забью. Сроду у нас замков не было.

— Ладно, — отмахнулась Марья. — Ешь да на покос завтра…

Анна хлебнула раз-другой — пища не лезла в горло. Вдруг навалилось тяжелое чувство ожидания чего-то, словно перед грозой, когда тучи сгустились, закрыли небо и солнце, на земле потемнело, зловещим светом набрякли крыши домов, деревья и воздух, отягощенный приближением ливня, недвижимо застыл, уплотнился до земной тверди. В этот момент природе нужна гроза, а ее все нет, нет, и ожидание становится изнурительным.

«Я же им мешаю! — вдруг молнией озарило ее. — Они не могут говорить при посторонних!»

— Я, пожалуй, пойду, — проговорила она и встала из-за стола. — Так устала и есть не хочется…

— Это бывает, — участливо согласилась Марья. — Первый день всегда так, токо бы до постели добраться… Ну, ты хоть через силу поешь.

— Не могу, глаза закрываются…

— Ты ложись-ка в горнице, — сказала Марья. — Ступай. Токо лампу-то зажги, а то впотьмах ударишься.

Анна вышла во двор. Последнее, что она увидела за столом, была стриженная под ноль, в штрихах обнажившихся шрамов, голова Тимофея, склоненная над дымящейся миской. Тимофей держал ложку в кулаке и сжимал ее с такой силой, что белели суставы пальцев.

Постояв во дворе, она прислушалась и осторожно пошла в огород. Ночь после света казалась еще темнее, и, пока глаза не привыкли, она шла на ощупь между длинных гряд. Возле городьбы она остановилась, вглядываясь и стараясь уловить ночные звуки, — тишина. Даже птицы не поют, собаки не лают. То ли и правда гроза собирается?

Однако в небе от горизонта до горизонта проступали звезды и белесой дорожкой тянулся Млечный Путь.

— Пришла, красавица, — услышала она голос откуда-то снизу. — Я уж, грешным делом, подумал, не придешь… — Он вырос перед ней из травы и встал, навалившись на городьбу. Анна инстинктивно отпрянула, но тут же взяла себя в руки. Леонтий заметил это, улыбнулся. — Не пугайся, я не кусаюсь… А укушу, так не больно.

— Мне некогда, — сказала Анна. — Книги принесли?

— Принес книги, принес, — степенно проговорил он. — Как обещано было, четыре штуки… Я не только книги принес. Я тут разузнал: из Останина завтра катер идет, шустрый такой катерок, скоростной, и прямо до города Колпино. Что, думаю, вам с книгами-то на перекладных тащиться? Из Колпина-то самолеты летают, благодать…

— Благодарствую, — с чувством произнесла Анна. — Столько хлопот вам…

— Что ты, красавица. Я же попутно узнал, случай подвернулся. Считай, повезло. Так что вы с братцем садитесь завтра на попутку, чтобы к обеду в Останино поспеть… Братец-то твой пришел?

— Пришел! — сказала Анна. — Явился, блудный сын.

Леонтий рассмеялся.

— Ай, нехорошо обманывать! — погрозил пальцем. — Нехорошо, девонька… Это Марьин сынок вернулся. А твоего братца еще нет, но скоро будет. К утру. Не тушуйся, живой здоровый идет, правда, умаялся в дороге-то…

Холодком стянуло кожу на затылке, тоненько закололо в кончиках пальцев: если Иван действительно к утру придет, то перед нею сейчас не человек стоит — дьявол. Когда он успел узнать и о катере, и о Тимофее, и об Иване, который еще где-то идет?! Если не дьявол, то, по крайней мере, разворотливый, ловкий, вездесущий и поэтому опасный человек, преследующий свои цели. Вполне возможно, что он завтра проводит сам или заставит кого-нибудь проводить их до Колпина. Ему очень не хочется, чтобы они ехали через Еганово пароходом.

— А книги — вот они, возьми, красавица, — он подал сверток из мешковины. — Не урони смотри, тяжелые…

Анна приняла сверток, ощупала переплеты: нет, не кирпичи, не поленья — книги…

— Пользуйтесь, читайте, — приговаривал Леонтий. — Да внемлите Божьему слову.

— Благодарствую, — сказала Анна. — Дорогой ваш подарок. А мне в ответ и нечего дать…

— Не подарок, — поправил Леонтий. — Книги я жертвую. А на жертву ответа не надо.

«Милостыню ты дал, а не пожертвовал, — подумала Анна. — Кость жаждущим бросил…»

— Ну, прощай, красавица, — с сожалением сказал Леонтий и поклонился. — Верно, уж не свидимся… А черные мысли от себя гони. Гони! И людям побольше доверия оказывай. А то у тебя глаза-то ровно у зверька — во тьме светятся.

— Бог даст, свидимся, — проронила Анна. — На одной земле живем.

— Да в том беда, — в тон ей подхватил Леонтий, — разными путями ходим.

— Не такими уж разными, — улыбнулась Анна. — Я на будущий год наведаюсь.