Слово - [154]

Скитское покаяние. 1961 год

Освобожденный от вериг и враз полегчавший, Лука Давыдыч прибежал в свою келью, рухнул перед иконами, протянул распухшую руку:

— За что караешь, Господи? За что позволил гаду ползучему за руку меня укусить?

— А говорил тебе — не суй руку, тяпнет, — услышал Лука. — Так ты не послушал.

— Господи! Это ты со мной говоришь? — спросил Лука, немея от страха. — Если ты — дай знак!

Знака никакого не последовало: а говорят, если Бог вещает, то обязательно знак дает — звезда средь бела дня воссияет либо голубь прилетит и на плечо сядет.

— Словом ответь мне: ты или нет? — взмолился Лука.

Однако и слов никаких не было слышно. Бились на окошке осы, стараясь выбраться из зимовья, тоненько пели комары и монотонно шумели сосновые кроны.

— Не хочешь больше говорить со мной? — спросил Лука.

Ответа не было. Длинноволосый Христос на иконе пучил на него круглые, недвижимые глаза и молчал.

— Слышишь ли ты меня? Если слышишь — дай знак!

Знака не было — Бог не слышал.

— Я же тебе сколько молился! — закричал Лука Давыдыч. — Писания твои читал, вериги носил! За что же ты поманил меня сначала, а потом на смех, на позор перед народом выставил? Мне теперь стыдно на глаза людям показываться!.. Что мне делать теперь? Рука-то вон как боли-ит! Не дай пропасть! Господи-и!

— Пойди в лес, — услышал Лука. — Найди траву-змеевник. Сделай отвар и семь дней и ночей мочи им руку. Гореть будет — холодным песком обкладывай.

— Это я знаю, — сказал Лука. — А ты сделай чудо, Господи, излечи в один миг!

Лука замер, глядя на руку. Опухоль не спадала, боль стучала по жилам, отдавалась в голове. Поднимался жар.

— Значит, и ты не можешь чуда сделать? — спросил Лука.

В ответ — тишина, нарушаемая звоном ос и шорохом сосен.

— Кто же тогда говорит со мной?

— Я, — услышал он знакомый голос.

— Кто ты?

— Ну, я! — уже недовольно послышалось в ответ. — Иди за травой, не то сдохнешь.

Лука встал с колен и пошел в лес искать траву-змеевник. Трава эта росла по солнечным полянам на гребнях увалов — как раз там, куда выползали греться змеи. Лука ступал осторожно, глядя под ноги и придерживая укушенную руку, как маленького ребенка. «Но если это не Бог, то кто же со мной разговаривает? — сосредоточенно думал он, тетешкая больную руку. — Ведь с которых пор его слышу! И сколь раз было: послушаюсь его — спасусь…»

Он вспомнил, как по приказу этого голоса ел дерьмо из камерной параши, и это помогло сбежать из тюрьмы. Потом, как вышибал себе глаз, — и это помогло: не взяли же его на фронт! «Почему он не говорит, кто он? — удивлялся Лука. — Нет сказать бы, и тогда бы я еще сильнее поверил!»

Лука нашел траву, заварил ее в котле и стал лечиться. Жар и боль разламывали голову, в глазах плыли красные голодные круги. За семь дней он так отощал и измучился, что без палочки не мог выйти из келейки. По ночам он бредил. Однажды почудилось, что пришел к нему Тимка Белоглазов с ломом в руках и закричал:

— А-а! Вот ты где, пес шелудивый! Сам в бега, а меня под тюрьму подвел?! Так вот же тебе, получай!

Глядь, а вместо лома в руках у Тимки — черная змея с разинутой пастью. Тимка выпускает ее на Луку, и змея начинает обвиваться вокруг его тела, вокруг шеи. Медленно так, плавно сжимает Луку, словно веревка, так что кости трещат. Потом змея заползает ему в рот и ползет по горлу, царапая чешуей гортань. Лука пытается отбросить ее, вырвать изо рта, но Тимка бьет его по руке прутом и приговаривает:

— За одну змею сорок грехов долой! Бей ее, бей!

Лука очнулся, попил воды, перекрестился на иконы и снова бред. Чудится ему, что Христос с иконы сошел и протягивает ему ковш: «Пей, Лука, здесь питье чудотворное. Выпьешь — и все болезни твои кончатся». Лука принял ковш, но только воспаленные губы к его краю поднес — ахнул! Параша! Отбросил Лука парашу, а дерьмо на иконы плеснулось. «Так тебе и надо! — обрадовался он и захохотал. — Не подсовывай больному человеку! Заместо хлеба — камень даешь?»

На восьмые сутки, когда боль отошла и опухоль немного спала, Лука уснул. Ему снова показалось, что он бредит, но то был сон. Лука увидел себя стоящим на колодине посередине Макарихи. Вокруг народ, много народу, и все перед ним на коленях стоят, руки воздев. Кричат:

— Помилуй, Господи!

Лука удивился: вот как встречают его! Видно, он и в самом деле праведник! Но тут увидел Лука Давыдыч, что одеяние на нем странное: белая тряпка вокруг тела окручена, а сверху медная ряса надета. Над головой же сияет нимб, и лучи исходят.

— Помилуй! — кричат односельчане. — Денно и нощно молиться тебе будем!

Только тут Лука сообразил, что он не живой, а превратился в икону с жестяным окладом. Ни пошевелиться, ни глазом моргнуть. Проснулся Лука в поту, вскочил с лежанки, огляделся. Пусто кругом, осы на окне звенят, комары поют, сосны шумят. И есть хочется — страсть! Собаку бы с шерстью съел. В келейке же, как назло, ни корочки хлебца.

Взял он удочку и поплелся на озеро: может, карась на счастье клюнет. Нашел он червяка, наживил и только забросил — поплавок тут же в воду ушел. Потянул Лука — не идет, наоборот, к себе тянет. Ухватился он двумя руками, напрягся телом, поволок. Ох, видно, большая рыбина клюнула! Так и водит, так и режет леса воду. «Вот уж поем вдосталь!» Перекинул Лука удилище через плечо, навалился на него и выволок рыбу… Только на крючке почему-то маленькая плотвичка оказалась, с палец величиной. А тянула-то как!