Словно распустившийся цветок - [109]

– Моя шляпка сидит ровно? Щеки у меня не слишком бледны?

– Они…

– Ах, не отвечайте. Но не могли бы вы сделать мне одолжение и самой поговорить с дворецким? Не знаю, способна ли я на это в своем нынешнем состоянии. Я так долго боялась помолвки, что сейчас просто не знаю, как полагается радоваться ей. Но я смогу. Я должна. – Она закрыла глаза. – И я сделаю это.

– Вы уже рады.

Она удивленно воззрилась на меня, а потом лицо ее озарилось ослепительной улыбкой:

– А ведь и правда, не так ли?

Дворецкий провел нас по коридору и препроводил в оранжерею, объявив о нашем появлении. В дальнем ее конце, из зарослей папоротников, показался мистер Стенсбери. При виде его мисс Темплтон едва не лишилась чувств. Мы стояли и смотрели, как он идет к нам, и она крепко сжала мою руку, а потом прошептала, не глядя на меня:

– Ада.

– Ада?

– Да. Так меня зовут.

– Вас зовут Ада?

Она кивнула, не сводя с него глаз:

– Теперь я должна в этом признаться, не так ли, раз уж мне предстоит жить с этим именем дальше. – Она задрала подбородок, хотя он предательски дрожал.

– Ада – чудесное имя, мисс Темплтон.

– Раньше я так не считала, но теперь… вы действительно так полагаете? – Оторвав от него взгляд, она с мольбой взглянула на меня.

– Я уверена в этом.

Когда мистер Стенсбери подошел к нам, она отпустила мою ладонь и протянула руку ему.

Он взял ее, поднес к губам и поцеловал:

– С вами все в порядке, мисс Темплтон?

– О, да. Еще никогда я не была так счастлива, мистер Стенсбери. – Улыбка ее выглядела трепетной и боязливой, но в глазах вспыхивали искорки благоговения. – Я чрезвычайно признательна вам за беспокойство.

Никто из них не двинулся с места, и он продолжал держать ее руку.

Она подняла на него глаза:

– А вы?

– Я?

Ее улыбка вспыхнула, словно луч солнца, пробившийся сквозь черные тучи, и она взяла его под руку:

– Да, вы, дорогой мой.

Я почувствовала себя лишней, когда они двинулись по проходу, оставив меня в одиночестве любоваться новой пальмой.

* * *

Наконец-то февраль с его пасмурными, унылыми днями остался позади. Я ждала новостей от редакции одного из научных журналов, куда отправила свою статью. Нашему издателю я сообщила, что не буду писать книгу об изготовлении восковых цветов. Он прислал ответ, в котором спрашивал, не возьмусь ли я за описание изготовления вязаных цветов. Поскольку вязать я не умела и учиться не собиралась, то отклонила и это предложение.

Паучья орхидея мистера Тримбла наконец-то зацвела. Опустившись на колени рядом с террарием, я убедилась, что он был прав. Она ничуть не походила на свою иллюстрацию, одновременно обманув и оправдав мои ожидания. Как он и предрекал, цветок распустился под листьями и его лепестки действительно поникли. Несколько мгновений я любовалась ею, а потом передвинула в тень, где ей было самое место, чтобы на нее не попадали прямые солнечные лучи, после чего занялась своими обычными делами.

Хотя я по-прежнему получала многочисленные приглашения на званые ужины и балы, теперь, с отъездом мистера Тримбла, работа вновь захватила меня целиком, и вскоре я обнаружила, что все реже и реже бываю в обществе, и это вполне устраивало меня.

Как-то утром в середине марта, когда я работала над очередной иллюстрацией, в нашу дверь позвонили.

Мисс Хэнсфорд отправилась на рынок за покупками, и я отнюдь не обрадовалась тому, что приходится отрываться от работы. Подойдя к двери, я отодвинула засов:

– Да? Кто там? – Раздражение мое моментально испарилось, когда я увидела, что к нам пожаловал отнюдь не почтальон. Это был мистер Тримбл.

Он поклонился:

– Мисс Уитерсби.

Я кивнула.

Он выглядел куда элегантнее, чем когда жил у нас. На нем был серый цилиндр и безукоризненный сюртук с шейным платком, завязанным большим узлом под подбородком.

– Я могу войти?

Я отступила в сторону, давая ему дорогу, и жестом пригласила его в малую гостиную.

Он кивнул и снял с головы цилиндр. Войдя в комнату, он окинул ее таким взглядом, словно соскучился по ее тесноте и непременным сквознякам. Повсюду вновь громоздились груды бумаг и журналов.

– Как видите, мы вновь вернулись к старым привычкам.

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

Я вдруг сообразила, что вся тяжесть поддержания разговора лежит на мне, как на хозяйке.

– Как ваши дела, мистер Тримбл?

– Благодарю вас, все в порядке.

Как это на него похоже – сначала прочитать мне нотацию о том, как правильно задавать вопросы, чтобы беседа не угасла, а потом взять и не последовать собственному совету!

– Погода для этого времени года выдалась необычно приятной, вы не находите?

– Нахожу. Хотя мне говорили, что для ботаника дождь гораздо предпочтительнее солнца.

– Летом.

Он растерянно уставился на меня, сбитый с толку.

– Прошу прощения?

– Это летом дождь предпочтительнее солнца. Зимой он лишь угнетает.

– Простите меня. Я, пожалуй, успел забыть, сколь вы точны в…

– Должно быть, вам нужен мой отец. Сейчас я приведу его. – Я повернулась, чтобы направиться в кабинет, но он схватил меня за локоть.

– Прошу вас, мисс Уитерсби, я бы предпочел честно и откровенно поговорить…

– Если память мне не изменяет, то именно вы, мистер Тримбл, научили меня тому, что, как правило, люди не выказывают своих истинных чувств и что никто не ожидает услышать правду. Поэтому не вижу причин, по которым вам следует извиняться за то, что вы последовали этому обычаю.