Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси - [8]

Увидев всё это, я отверну голову,

Позвольте мне быть равнодушным.

Робкие, как спрятавшиеся кошки, люди,

которых забивают посреди улицы,

люди, вызванные в суд, но после разбора отпущенные,

люди, которых увозят из дома, и они исчезают навсегда, —

я видел всё это, однако смолчал.

Позвольте мне стать забывчивым.

Когда-то начальники настаивали, чтобы я

отправился учиться, однако родные

чрезмерно опекали меня.

Меня обличают друзья, от моего имени

говорят другие люди,

я сам запрятал собственные сердце, лёгкие и печёнку,

так в начале осени земля скрывает

в глубинах малые реки.

Сейчас мать хлопочет на кухне,

отец заходится кашлем,

жена пересчитывает скудное жалование,

дети играют на полу.

В силах ли я ещё спокойно писать,

могу ли продолжать говорить…

Позвольте мне в темноте хранить молчание,

как оболочке пустоты.

Лунный свет

Много лет минуло, и я вновь увидел столь ясную луну,

ночь блеснула визиткой в воскресный вечер на окраине города,

осветила меня, как памятник.

Не хочется возвращаться в дом.

Несколько стариков толкуют под луной

об урожае этого года и ожиданиях на следующую весну.

Один говорит: зерно выросло в цене,

на следующий год буду сажать бататы.

Другой вторит: мандарины идут по дешёвке, сгнили на деревьях.

Свет луны ярок, молодняк укрылся в тени деревьев,

обнявшись, они шепчутся о чём-то.

Воздух накаляется, потайные желания

как трава, прорастают в сердце.

А ребёнок в доме уже крепко спит

с чистым и нежным личиком.

Его родители сидят на кровати,

один из них говорит, что пройдёт несколько лет,

и он уедет в Гуандун[17].

Начинается с любви

Когда я думаю о том, что она скоро придёт,

то спящие в весенней земле насекомые

воскресают.

Я воодушевлён и вместе с тем робок,

лицо заливает краска,

а когда я представляю некоторые сцены,

становится совсем невероятно.

По телу разливается жар, руки стискивают грудь,

чтобы не дать скрытому в моём теле

стаду пятнистых оленей

вырваться и убежать прочь.

Когда я думаю, что она непременно покинет меня,

то мучаюсь в разочаровании и не знаю,

как поступить,

как будто всё лишено смысла.

Весенние насекомые превратились в бабочек —

но что мне с того?

Десять тысяч оленей статны, как львы —

ну так что?

До двадцати лет ты идеалист,

но какой прок в идеалах?

А сейчас ты реалист,

но что за польза от реализма?

Прекрасная пора кратковременна,

чудесные вещи увянут.

Ради чего тогда некогда тобой обретённое?

Всё, чем ты владел, зачем оно?

Осмыслив это, ты становишься спокойнее,

и на душе как-то легче,

словно завершено важное дело,

мнится, что прежняя жизнь была напрасной,

былое упорство оказалось никому не нужным.

Начинаешь задумываться, что бы съесть за ужином —

тушёные с картофелем рёбрышки

или тофу с молодым луком?

После ужина — смотреть сериал по каналу «Манго»

или аналитические программы

по спутниковому каналу «Фэнхуан»?

Стоит ли вставать посреди ночи, чтобы поработать?

На выходных ведёшь жену и ребёнка

в ресторан или в парк

или едешь в деревню проведать отца и мать,

выгулять облезлую дворнягу,

убедиться, что та, как и прежде,

любит пугать соседских куриц,

проверить, помнит ли собака твою машину,

подбежит ли к ней издалека.

Думая обо всём этом,

ты ощутишь, что жизнь наполнена смыслом,

в теле кипит избыток сил

и будущее твоё светло.

Тогда ты оторвёшь руки от клавиатуры,

уже не стараясь казаться крутым.

Лю Пинь 刘频 (род. 1963) Пер. М. Я. Пономаревой, А. О. Филимонова

Американский воробей и китайский воробей

Американский воробей

на самом деле не разговаривает по-английски.

Китайский воробей

на самом деле не разговаривает по-китайски.

При встрече китайский и американский воробьи

разговаривают на одном птичьем наречии,

вместе они порхают по дереву,

как эскадрилья истребителей новейшей модели.

Рассуждения волка

Мир чересчур жесток,

зверь не решается никуда выйти

и всю свою жизнь

будет таиться в норе, до самой смерти от старости.

Письмо от Бань Лу

Я — машинист старого поезда,

который, как враг, испуганно мчится вперёд,

вагоны переполнены боеприпасами с передовой.

Над хвостом локомотива низко летит самолёт,

преследуя меня со скоростью поезда,

под рёв моторов

я смог разглядеть свирепое лицо пилота.

Я решил, что он сбросит бомбу

или расстреляет меня из пулемёта,

но этого не случилось,

и самолёт пролетел вровень с составом триста километров.

Стиснув зубы, я страшно желал вытащить

этого пилота из кабины за шиворот,

но вдруг лётчик высунул голову из кабины

и громко прокричал мне: «Для вас письмо!» —

и ловко забросил конверт в окно локомотива.

О, это было письмо от Бань Лу, и первая строка гласила:

«Дорогой мой, доброй весны!

Война завершена, когда ты вернешься?»

Военнопленные

Я сопровождаю целую роту военнопленных

по дороге, над которой ещё висит пороховой дым,

я громко отдаю приказы, пыль стоит столбом.

Винтовка имеется только у меня одного,

израненные винтовки пленных спрятаны в их сердцах.

Эти враги, ещё вчера сражавшиеся со мной

за жизнь и победу,

мрачно и безмолвно передвигают ноги,

в их глазах — огромное дуло моей винтовки.

Не ведаю, в какой момент

посреди позорной толпы военнопленных

я сам поникаю головой и бреду, как пленник.

Пересчитываю овец

Вечером перед продажей овец

с фонарём в руке

я считаю овец в загоне,

и, сколько ни пересчитываю, выходит

на одну овцу больше.