Слова, слова, слова - [2]

МИЛЬТОН: Ну, конечно, переписывать нужно. А что не нужно-то? Это же черновик! (Включается красный свет и звучит зуммер.) Свет зажгли.

СВИФТ зажимает ладонями глаза, МИЛЬТОН закрывает руками уши, а КАФКА — рот. Все вместе они образуют «Не вижу зла, не слышу зла, не изрекаю зла.»

СВИФТ: Вот оно.

КАФКА (сквозь руки): Они наблюдают?

МИЛЬТОН (прижимая руки к ушам): Что?

КАФКА: Они за нами наблюдают?

СВИФТ: Не знаю. Я не вижу ничего. Я глаза лапами закрыл.

МИЛЬТОН: Чего?

КАФКА: Ну в чем тут смысл?

СВИФТ: Почему обязательно надо снимать на пленку наши движения кишечника?

МИЛЬТОН: Чего?!

СВИФТ: Выключили. (Они убирают руки.)

МИЛЬТОН: Ну, а у тебя как дела, Франц? Что получается?

КАФКА: Н-ну… (Читает то, что напечатала.) «К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.К.»

СВИФТ: Это что — постмодернизм?

КАФКА: И так двадцать строк.

СВИФТ: По крайней мере, все результаты у него съебнутся.

КАФКА: Так двадцать строк — и я пересохла. У меня наступил писательский затор. Я почувствовала, что повторяюсь.

МИЛЬТОН: Так ты думаешь, это и есть «Гамлет»?

КАФКА: Во-первых, я вообще не понимаю, что я здесь делаю! Я не писатель, я обезьяна! Я должна раскачиваться на ветвях и выкапывать муравьев из муравейников, а не сидеть под лампами дневного света по десять часов в день!

МИЛЬТОН: Это точно — до садов нашей милой Африки путь ох как неблизок. «Где между рощами луга виднеются, отлогие пригорки, где щиплют нежную траву стада…»

КАФКА: Рай, что ли?

МИЛЬТОН: Потерянный!

СВИФТ: Потерянный!

КАФКА: Потерянный!

МИЛЬТОН: Я пытаюсь обратиться к этой теме вот в этом новом произведении, но все пока что еще очень сыро.

СВИФТ: Единственно потому, что они могут держать нас взаперти, они считают себя могущественнее нас.

МИЛЬТОН: Но они и так могущественнее нас.

СВИФТ: Единственно потому, что они контролируют средства производства, они считают, что можно угнетать рабочих.

МИЛЬТОН: Как есть, так и есть. Что ты с этим поделаешь?

СВИФТ: Эй — а почему это ты всегда с такой дьявольской готовностью оправдываешь отношение Розенбаума к приматам?

МИЛЬТОН: У тебя есть ключ от этой дверцы?

СВИФТ: Нет.

МИЛЬТОН: У тебя есть независимый источник пищи?

СВИФТ: Нет.

МИЛЬТОН: Тогда называй меня коллаборационистом сколько влезет. Так вышло, что я — профессионал. Если Розенбауму хочется «Гамлета», я попробую сделать ему «Гамлета». Ты только одного не забывай — мы не астрофизики. Мы не нейрохирурги. Мы — шимпанзе. А для обезьян в неволе все это — не самый плохой расклад.

СВИФТ: На самом деле, больше всего пугает то, что если мы просидим в этой клетке достаточно долго, мы сами эволюционируем в Розенбаума.

КАФКА: Эволюционируем в Розенбаума?

СВИФТ: Подучи Дарвина, детка. Мы больше, чем родня, и меньше, чем братья.

МИЛЬТОН: У кого-нибудь покурить осталось?

КАФКА: У меня уже голяк.

СВИФТ: Что ты на меня так смотришь? Я не собираюсь удовлетворять этих зевак старым трюком с курящим шимпанзе. Нет уж, спасибо.

МИЛЬТОН: Не будь таким ботаном, Свифти. Ими нужно пользоваться! Используй систему!

СВИФТ: Ты о чем это?

МИЛЬТОН: Смотри — включаю режим ужимок. (Он запрыгивает на свой табурет, чешет бока, визжит, жестами показывает, что хочет курить, колотит себя в грудь, подскакивает на месте — и сверху опускается сигарета.) Теперь понял, о чем я? К тому же — «Голуаз»! Мои любимые. (Успокаивается и с наслаждением затягивается.)

СВИФТ: За такое представление тебе должны были сбросить тряпичную куклу.

МИЛЬТОН: Но результат — налицо, разве нет?

СВИФТ: Еще бы. Изображаешь дрессированную макаку — получаешь «голуазку». На прошлой неделе я разбомбил машинку и получил целый блок «Мальборо».

МИЛЬТОН: Беда только в том, что ты их не выкурил — ты на них насрал.

СВИФТ: Это было политическое заявление.

МИЛЬТОН: Ладно, ты сделал свое заявление, а я зато получил курево. Все хорошо, что хорошо кончается, правильно?

КАФКА: Только так мы и можем убедиться, что они за нами наблюдают.

МИЛЬТОН: Чё?

КАФКА: Мы показываем трюки, ломаем пишущие машинки, печатаем лишнюю страницу — и появляется сигарета. По крайней мере, это признак того, что на нас кто-то обращает внимание.

МИЛЬТОН: Наш домашний философ.

СВИФТ: Но что если один из нас действительно напишет «Гамлета»? Вот они мы, и перед нами стоит задача доказать непреднамеренные свойства случайности и создать нечто, что даже мы сами не сможем признать, пройди оно через наши руки, — но что если один из нас действительно это сделает?

МИЛЬТОН: Тогда нас в самом деле освободят?

КАФКА: Нам тогда дадут ключ от городских ворот и устроят торжественный проезд с серпантином?

СВИФТ: Или перекинут на «Улисс»? (Они визжат от ужаса при этой мысли.) А почему они вообще выбрали «Гамлет»? Что им этот «Гамлет» или что «Гамлету» они, чтобы нам до этого было дело? Елки-палки, вот признание, что превращает столь долгую жизнь в подлинное бедствие! Ибо кому под силу выдержать бичеванье и насмешки времени, зло притеснителя, бесчестье гордеца…

МИЛЬТОН: Эй, Свифти!

СВИФТ: …муки презираемой любови, закона проволочки…

МИЛЬТОН: Эй, Свифти! Расслабься, будь добр?

КАФКА: Съешь лучше банан.

СВИФТ: Хотел бы я залучить Розенбаума сюда и посмотреть, как у него получится создать «Гамлета»…