Слова через край - [88]

Иди сюда… Не отходи от меня. Ты должен мне помочь. (Обнимает его, чуть ли не виснет на нем.)

Кьяретти(продолжая сновать от кулис к Антонио). Он уже говорит… Он сказал «папа».

Салони (также приближаясь со стороны кулис). Он уже ходит.

Кьяретти. Похож на тебя, у него высокий лоб.

Антонио(к Джакомо). Твое присутствие придает мне силы… заходи время от времени меня проведать.

Джакомо. Я глубоко вам благодарен… но у меня совсем нет времени…

Антонио. Но мне надо хотя бы иногда слышать твой голос.

Джакомо. У меня маленькая лавчонка… на виа Скальвини. Если бы я открыл ее на каких-нибудь три десятка шагов дальше, дела мои шли бы успешнее. Не знаю, свет, что ли, там какой-то другой…

Салони и Кьяретти вернулись к кулисам, откуда продолжают доноситься радостные крики, смех и веселый шум.

Антонио. Не оставляй меня одного.

Джакомо. Мне действительно надо идти. Я вам напишу.

Джакомо уходит, слышны его удаляющиеся шаги, возвращаются Кьяретти и Салони.

Кьяретти (с напускной веселостью). Тебя ждут. Родственники собрались.

Салони. На крестины… Никто и не заметит, что произошло.

Кьяретти. Ты немного осунулся. Но лицо округляется скорее, чем заживают царапины у детей…

Салони. Положим на прошлое камень. Вот мы его и положили. Разве что-нибудь вокруг изменилось?

Антонио озирается. Все на прежних местах. Кьяретти и Салони ждут — они уверены, что он вот-вот сдастся.

Кьяретти. Разве если писатель пишет о прокаженном, ему обязательно становиться прокаженным самому? Если о хромом — хромым? Если о слепом — он должен ослепнуть? А если он пишет о сырой квартире, то надо жить в ней?

Салони. И заболеть ишиасом, скрючиться, ходить с распухшими суставами, так, что даже нельзя печатать на машинке?

Кьяретти. Неважно.

Оба возвращаются к кулисам, Салони то и дело оборачивается, подавая Антонио знаки следовать за ним. Кьяретти и Салони вернулись к молодой матери, из-за кулис снова несутся веселые голоса и взрывы смеха.

Антонио (вымученно). Хотел бы я сыграть шутку с этими господами. Со всеми. Возьму и повешусь — пусть найдут меня в петле. Не желаю я уступать! (Берет веревочку, брошенную детьми, подходит к невысокому деревцу и принимается завязывать петлю.) Жена начнет голосить. Она дура. Однако нельзя сказать, что я ее не люблю. Ты глупа, дорогая. Но наш сын приникнет к твоей груди, как щеночек. А когда пойдет в солдаты, то, прощаясь, обнимет тебя крепко-крепко. И все же ты очень глупа. (Закончив вязать петлю, просовывает в нее голову. Говорит сухим, бесстрастным голосом.) Его звали Антонио. Я знал его… Он носил темный непромокаемый плащ… Почему он это сделал?

Салони и Кьяретти подбегают, чтобы сообщить Антонио еще одну приятную новость.

Салони. Твой сын уже говорит. Говорит! Уже говорит!

Кьяретти. И ходит…

Останавливаются пораженные, не веря своим глазам.

Салони. Антонио… Антонио… (Качая головой.) Вот так они все кончают…

Кьяретти. …нарушая существующий порядок. (Принимается качать головой вместе с Салони.)

Антонио (услышав их, снимает с шеи петлю). Ну нет… Они того не заслуживают. (Принимается скакать через веревочку по всей сцене.)

Салони (в изумлении). Он сошел с ума.

Кьяретти (с недоверием проследив за Антонио взглядом). Не исключено.

Салони. Хуже смерти.

Кьяретти. А вы предпочли бы умереть или сойти с ума?

Салони (содрогнувшись). Дайте подумать… Я хочу работать, работать, работать.

Оба стоят неподвижно, глядя на Антонио, продолжающего прыгать через веревочку.

Кьяретти. Пожалуй, теперь… мы можем уйти.

Удаляются. Антонио сделав еще несколько скачков, резко останавливается и смотрит на дерево.

Антонио. Кто хочет умереть? Мученик? Отверженный? Или ничтожество? (Вновь глядит на дерево.) Меня накроют простыней. Из-под нее будет торчать одна нога… Для фотографов. (Передергивает плечами от охватившего его неприятного чувства.) Нет, не здесь. А на глазах у людей. Я хочу прежде закричать. Открыть душу. Чтоб этот мертвец хоть на что-нибудь сгодился. (Кричит.) Дамы и господа!..

Антонио делает несколько шагов вперед и оказывается в зале чисто условного кинотеатра: кресла, пучок света, идущий от кабины киномеханика, лица зрителей то возникают из темноты, то вновь в нее погружаются. Раздаются взрывы смеха… На экране мелькают кадры какого-то фильма — в чем там дело, даже не понять. Антонио останавливается как раз перед проектором, но в это время в зале вспыхивает свет.

Антонио. Дамы и господа… Я кончаю с собой… (Приставляет к виску дуло револьвера.)

Все зрители(как один вскакивая на ноги). Неееееееет!

Антонио (с довольным видом отводит револьвер от виска). Такое единодушие прекрасно. А ведь, наверно, среди вас есть и воры и убийцы, и гомосексуалисты, и чревоугодники. Поистине прекрасно. Но чтобы увидеть такое единодушие, необходимы поистине чрезвычайные обстоятельства. (Вдруг резким движением вновь подносит оружие к виску.)

Все. Неееееет!

Антонио. Это решено. У меня уже рот полон земли. Теперь моя смерть — просто дело техники. Всего лишь «пум». (Имитирует выстрел.) Поэтому можете рассматривать мои слова как завещание… Я — художник. Художник и трус, дамы и господа. Но я это хотя бы признаю. И плачу за это собственной шкурой. А вы — нет. Вы всё держите внутри себя. И сидите тут… довольные… что удалось поглазеть.