Слоны могут играть в футбол - [43]

— Здесь можно, — сказала Лика, и он снял несколько кадров.

Потом пошли на луг. Лика не крутилась, как крутятся девушки на фотосессиях. Просто встала, сложила руки перед собой, и он уже должен был ходить вокруг, искать нужный ракурс. Солнце поднималось из-за эльфийского холма.

— Ты очень красивая, — сказал он. И потому что это правда было так, и потому что хотел прогнать ее грусть. Ведь известно, что при любых обстоятельствах такие слова поднимают девушке настроение. — Все обзавидуются, когда выложишь.

— Я не собираюсь никуда выкладывать, — ответила она.

— Как так?

— Должно же быть хоть что-то… только для себя… Буду смотреть, когда состарюсь.

— Ну, другие платья будут!

— Платья будут, меня такой не будет.

— Ну что ты опять! — Он отошел подальше. В своем старинном платье Лика казалась цветком серого тюльпана, скошенного и опавшего в траву вниз бутоном. — Ты не должна так думать! Ты должна просто жить, просто радоваться!

И поскольку он отошел, то не заметил, как у нее навернулись слезы.

— Должна?.. Опять должна… Живешь так… И всем должна.

— Я не это хотел сказать, — он опустил телефон.

— Мусор выкинуть должна, с собакой погулять должна, ЕГЭ сдать, в институт поступить, девственность потерять… — Она почти кричала. — Должна, должна! В какой-то момент начинаешь все это делать по списку — просто чтобы оставили в покое!

Он уже не снимал, замер и слушал. Он понял, что Лике ни на секунду не стало легче после вчерашнего дня.

И тогда она спросила:

— Я нужна тебе?

Он бросился к ней, подхватил, обнял, нужно было дать прямой ответ на прямой вопрос, например: «Да, нужна» или «Очень нужна». Оба ответа подходили, но пока обнимаешь, есть время подумать детальнее. И тут Лика задала совсем другой вопрос:

— Почему ты меня не целуешь?

Как же не целует? Он столько раз целовал ее. Вырвалось:

— Я… Очень целую.

По-дурацки получилось. «Очень целую».

— Ну что ты, как маленький? Почему ты меня по-настоящему не целуешь?

Его словно парализовало. Она спросила:

— Какой у тебя секрет?

У него не было сразу ответов на столько вопросов, он еще не ответил на первый. Решил отвечать в порядке поступления:

— Ты мне очень нужна.

Теперь можно было думать дальше. Но Лика уже коснулась его губ своими и задержалась на какое-то время, не целуя, давая сделать шаг самому. Он отдернулся и, то ли от рывка, то ли от нервного напряжения, что-то внутри оборвалось, ужалило в животе, зимняя рана дала себя знать. Показалось, что кровь опять хлынула. Он сморщился, стиснул зубы, но все же был рад, что что-то пришло на помощь, и снова есть несколько секунд подумать. Лика опустилась на колени, поцеловала ему рану. Крови не было, это была просто боль, она прошла. Лика продолжала его целовать.

— Подожди немного, — сказал он, — я объясню… Нам нельзя вот так…

Удар был нанесен в сердце. Получается… Она все это время… Думала о нем, как о мужчине? Как это? Зачем ей это нужно, она должна быть с ровесником… И не сейчас… Потом… Должна? Опять должна… Ему? Кто он ей?

Но это был первый, не самый главный удар. Потом было вот что.

— Ты мне очень нужен, — сказала она и заулыбалась, — так получилось. Но теперь все будет хорошо. Сегодня после экзамена приезжает мой папа, я хочу, чтобы вы познакомились.

Глава девятнадцатая, самая короткая, в которой все заканчивается

Это было так: сначала она отвернулась, и ее растрепанные волосы слились с цветом тумана — ближнего, который оказался похожего оттенка, и дальнего, у которого не было цвета, поэтому все растворялось в его прозрачности. Потом она подняла голову, глаза высокой четкости засияли, не стало видно ничего, кроме этих глаз. Она повторила:

— Папа.

Часто, попрощавшись с ней по видеозвонку, засыпая, он представлял, как она произносит это слово. С разными интонациями, в разных ситуациях: вот они сидят где-то, идут, молчат, а потом она говорит, чаще шепчет. И «пап», «папочка», «ну, пап» растворяются в наступившем сне, как улетевшие из-под заколки волосы.

А сейчас она впервые произнесла это слово. Еще секунду можно было не верить в то, о чем оно, просто дать ему позвучать в голове. Запомнить, чтобы вспоминать. Но секунда прошла. Получалось, что пока они сидят в этой росе, прямо сейчас какой-то человек едет на поезде или летит в самолете, а потом будет ехать на такси или в метро. Он едет к ней. С каждым часом приближается — сначала без лица, потом с лицом. И оно не будет размытым, не будет тем, что можно бесконечно отдалять в своей голове. Человек придет. Сначала протянет руку, пожмет. Это пожатие будет каменным, тяжелым, потом он отпустит руку, отпустит тебя проваливаться в ад, а сам, с улыбкой, счастливый и соскучившийся, обнимет сзади Лику за плечи, притянет к себе. Как другие отцы, он заберет от него дочь, а ты станешь удаляться, словно человек в открытом космосе, которому перерезали страховочный трос. С растерянным взглядом, в черноту, навсегда. И это случится скоро, сегодня, даже не получится еще раз заснуть, чтобы новая душа, пришедшая на смену старой, смогла как-то оправдать потерю.

— Кто приезжает?

— Папа…

Они смотрелись так красиво. Она, в своем сером тюльпане, он — весь в темном. Как цветок и нож садовника. Он залюбовался, глядя на эту картину со стороны, забыв о том, что они оба, Лика и Дмитрий, его могут заметить. Она взяла за шею того Дмитрия, который был ближе, притянула к себе.