Сливовое дерево - [73]

На нижних ветках сливовых деревьев висело только несколько ранних плодов; Кристина сорвала одну сливу, села на крыльцо и медленно съела ее, не утирая сока, стекавшего по подбородку. Закончив, она подошла к углу обнесенного забором заднего двора, вырыла в глинистой почве ямку и закопала косточку. Утоптав землю, девушка закрыла глаза и загадала, чтобы сливовая косточка дала корни и проросла: пусть к тому времени, когда она даст росток, война закончится, отец вернется домой и они с Исааком будут вместе.

Совладав с нервами и предвкушая встречу с любимым, девушка подхватила наполовину заполненную корзину яиц, вошла в дом и вытерла ноги о соломенную циновку. И вдруг остолбенела. В противоположном конце коридора, на фоне красных и синих стекол входной двери вырисовывался темный силуэт солдата. Он колотил в дверь, и грохот отдавался во всем доме. Корзина выскользнула из рук Кристины и шмякнулась на пол. Мгновение девушка не шевелилась, в висках стучала кровь, в корзине у ее ног по прутьям растекался желток.

— Эй! — голосил солдат. — Откройте!

Кристина шагнула в сторону, прячась за лестницей.

Сердце бухало, в мозгу стремительно проносились мысли. «Зачем группенфюрер вернулся? Может, я невольно выдала Исаака? Или эсэсовец заметил что-то на чердаке? Нам конец!»

Солдат снова забарабанил в дверь и закричал:

— Откройте!

Голос казался знакомым, но прочная дверь приглушала его, и он доносился словно из комнаты с толстыми стенами. Кристина заключила, что мозг обманывает ее. Это не мог быть знакомый ей человек. Она не осмеливалась шелохнуться, выглянуть из-за угла.

— Роза! — прокричал солдат еще громче.

Кристина нахмурилась. Этого не может быть. Она была уверена: там группенфюрер. Разумеется, он знал имя ее матери. Ему все известно.

— Впустите меня! — надрывался солдат. — Роза! Кристина! Мария! Кто-нибудь!

И тут Кристина узнала его.

Она побежала к двери и трясущимися руками стала возиться с замком. Наконец она распахнула дверь, готовая броситься в объятия к отцу, которого уже и не чаяла увидеть.

Но внезапно она осознала свою ошибку.

Худой как скелет, искусанный насекомыми бродяга, должно быть, узнал где-то их имена и пришел украсть у них еду. Форма изорвана, засалена и покрыта грязью, сапоги расползлись и обернуты веревками и замызганными тряпками. За спиной висит винтовка, чумазые исцарапанные пальцы держатся за ремень оружия. Кристина обеими руками вцепилась в край двери и начала закрывать ее.

— Кристина! — выдохнул солдат. — Не узнала родного папочку?

Она остановилась и взглянула во впалые глаза пришельца, пытаясь обнаружить что-нибудь знакомое в клочковатой бороде, жидких волосах и перепачканном лице. Солдат снял фуражку и улыбнулся. И дочь узнала отца.

— Vater! — вскрикнула она, бросаясь ему на шею.

Отец приподнял ее и стиснул так крепко, что Кристина испугалась за свои ребра. Он расцеловал ее в лоб, в нос, в щеки.

— Ты — самое прекрасное, что я видел за последние четыре года, — сказал отец, слегка отстраняясь, чтобы рассмотреть ее. Слезы ручьями катились из его глаз. — Пока меня не было, ты превратилась в красивую женщину.

Волосы его сильно поседели, черные круги под глазами походили на размазанный уголь. Губы потрескались и высохли, под ногтями залегла траурная кайма. Форма — зеленая, а не черная — мешком висела на его истощавшем теле. Дитрих Бёльц был простым немецким солдатом, не эсэсовцем и не нацистом. И вот он вернулся домой. Он выжил. Кристина схватила отца за руку и потащила в дом.

— Бабушка! — кричала она, колотя костяшками пальцев в дверь бабушкиной комнаты. — Вставай! Vater вернулся! — и увлекла отца наверх. — Mutti! — будила она весь дом. — Мария, Генрих, Карл! Просыпайтесь! Vater дома!

Вместе они взмыли по лестнице на третий этаж к спальне матери, которая как раз выходила из комнаты. Рыжие волосы, обычно убранные в пучок, длинными прядями рассыпались по плечам. Мутти стискивала на груди края потертого халата, спросонья часто мигая, из-за чего выглядела старше своих лет. Сначала при виде незнакомого солдата мать оторопела, но заметив, что Кристина держит его за руку и вся сияет, стала всматриваться, ахнула; подбородок ее затрепетал.

— Дитрих? — она неуверенно потянулась вперед, будто собралась проверить на ощупь, не привидение ли он. — Это и в самом деле ты? Ты жив?

— Я, и жив, — заверил фатер.

Он вытянул вперед руку, и мать, словно опасаясь, что муж снова исчезнет, ухватилась за нее так, что побелели костяшки пальцев. Они бросились друг другу в объятия, и мутти зарыдала. Глаза Кристины наполнились слезами, к горлу подкатил ком. Мутти снова и снова благодарила Бога, а фатер зарылся лицом в ее волосы и смеялся. Мария, Карл и Генрих с круглыми от удивления глазами выбежали в коридор, намереваясь выяснить причину утреннего переполоха. При виде детей фатер опустился на колени — приклад винтовки стукнул его по пяткам, чего он даже не заметил, — улыбнулся и широко раскинул руки. И, наконец, поняв, что пропавший отец вернулся домой, Карл и Генрих кинулись в его объятия. Мария приложила ладони ко рту.

— Как вы выросли, просто невероятно! — сказал отец сыновьям. Он встал и погладил бледные щеки Кристины и Марии. — У меня самые красивые дочери во всей Германии! Я все время вспоминал ваши лица. Это придавало мне силы. Светлые волосы Кристины, большие голубые глаза Марии, веснушки Карла, широкую улыбку Генриха, — он засмеялся и, обняв