Сливовое дерево - [51]

— Именно так, — подтвердил солдат.

— Расскажи, чем все закончилось, — напомнил ему герр Вайлер.

— Здание, где я прятался, превратилось в руины. Улицы были заполнены обугленными телами: руки вытянуты вперед, а рты открыты в немом крике. Некоторые обгорели так страшно, что невозможно было сказать, взрослый это или ребенок. Люди собирали в ведра и мешки части тел. В подвалах находили скукоженные сгоревшие останки, а то и один лишь пепел. Иногда покойники сидели на скамьях, прислонившись друг к другу, словно спящие, — бедняги задохнулись из-за отсутствия воздуха в убежищах. Я стал искать родительский дом, но не мог даже понять, где нахожусь. Я ничего вокруг не узнавал, — он замолчал и уронил голову на грудь. Через некоторое время солдат прочистил горло и поднял мокрые глаза. — Потом я увидел обгоревший угол библиотеки в конце нашего квартала и пошел по направлению к дому. Но не нашел вообще ничего. Мои родители и сестра пропали. Вчера я слышал, что пожар Гамбурга был виден за двести километров.

— Там был военный завод? — спросил один из слушателей.

— В другой части города. А там, где бомбили, не было ни аэродрома, ни военных предприятий.

— Может, ошибка? — предположил герр Вайлер.

— Никакой ошибки. Бомбежка продолжалась три часа. А через два дня началась снова, и еще через три дня опять. Говорят, погибло больше сорока пяти тысяч жителей. В Гамбурге было больше миллиона мирного населения. Теперь три четверти города стерто с лица земли.

Кристина обхватила себя руками и стала пробираться к дальней стене погреба. Цепенящий ужас леденил ей душу. Мария и младшие братья спали на пустом ящике из-под картошки. Чтобы детей не пугали взрывы, взрослые затыкали им уши куском ткани или ватой, и иногда малышам удавалось даже уснуть. Кристина не могла понять, привыкли они к грохоту или с железной хваткой страха легче было справиться, просто заснув. В таком случае, если бомба пробьет потолок и все они погибнут, ребятишки об этом даже не узнают. Сон был избавлением, и Кристина жалела, что сама не может задремать. Потом она вспомнила, что иногда кто-нибудь приносил домашний шнапс и давал по глотку детям, чтобы успокоить их. Сейчас Кристина жаждала выпить целую бутылку, чтобы забыть о том, что она только что услышала.

Глава четырнадцатая

В середине сентября по радио сообщили, что в интересах общественной безопасности и по подозрению в антигосударственной деятельности власти взяли под стражу тысячи граждан из южной Германии. Всех этих преступников отправили в Дахау. Опа с горькой усмешкой заметил, что при таких масштабных арестах в Дахау, должно быть, живет больше народу, чем в Штутгарте.

Следующим утром Кристина стояла за продуктами, и вдруг сердце ее защемило: она обнаружила, что в очереди нет ни одного человека с желтой звездой. Все евреи сгинули.

— Вам что-нибудь об этом известно? — шепнула она фрау Юнгер.

— Ничего определенного, — тихо ответила фрау Юнгер. — Но я видела, как Кляйны посреди ночи покидали дом с чемоданами в руках. Их ждал черный «мерседес». А сегодня утром я проходила мимо дома Ляйберманов, и маленькая Эстер раздернула шторы и смотрела на меня из окна. Обычно они с фрау Ляйберман занимают очередь раньше меня. Стряслось что-то неладное.

Кристина сразу же преисполнилась решимости: она купит продукты для семьи и немедленно отправится к дому Бауэрманов. Если загудит сирена или налетят тейффлегеры, спрятаться ей будет негде, но это ее не останавливало. Если особняк стоит пустой, у нее будет слабая надежда, что они уже уехали и Исааку ничто не угрожает. Но если Бауэрманы еще там, она постучит в дверь. Ей надо видеть Исаака. Больше она не вынесет неизвестности.

Когда позже Кристина шла в другую часть города, ее обожгла мысль, что дом Исаака может быть разрушен. Приближаясь к особняку и представляя ужасную картину, она едва дышала. Девушка проходила мимо кварталов, разрушенных до основания, перемежавшихся с улицами, где стояли уцелевшие дома, необитаемые и запущенные — дорожки были засыпаны землей и листьями, занавески наглухо задернуты, цветочные ящики заросли сорняками. Некоторые уехали сами, но теперь ее беспокоило, оправданны ли слухи о том, что гестапо забирает людей целыми семьями. Она представила пустые комнаты, населенные воспоминаниями о детях, матерях, отцах, бабушках и дедушках, чьи жизни навеки изменились или вовсе оборвались.

На этот раз Кристина не стала четыре раза обходить квартал, а без колебаний поднялась по каменным ступеням на крыльцо дома Бауэрманов. Сердце ее выскакивало из груди, во рту пересохло. Входная дверь и одно окно были испачканы облупившейся желтой краской — остатками намалеванных букв. Написанное и сейчас еще легко читалось: «Жиды».

Кристина постучала сначала слегка, потом, когда никто не открыл, более настойчиво. «Только бы увидеть его, и я сразу уйду», — стучало в ее мозгу, а пальцы при этом отчаянно теребили косу. Наконец дверная ручка повернулась, и дверь чуть-чуть приотворилась. В темной щели показались бледная щека и карий глаз.

— Кристина? — это была фрау Бауэрман. — Что ты здесь делаешь?

— Мне надо увидеть Исаака!