Слива в цвету и дорожная пыль - [22]

Водитель снял с крыши автомобиля два чемодана, большой и маленький, и матерчатую сумку. Пожал руки двоим гигантам и синской девушке, обнял своего близнеца в пальто (маленькая черно-белая зверушка зашипела). Стало понятно, что он их провожает: уж проводник-то этих сцен навидался.

Потом водитель достал из кармана маленькую книжечку в кожаном переплете и протянул ее отъезжающим. Теперь проводник разобрал слова:

— Мои въездные документы. Тут написано «с супругой», так что просто покажете на границе и представитесь мною и Уинри.

— А ты как же?

— А я на… — (непонятное слово), — потом, когда его починят. Тут у Вернье неплохая мастерская. Думаю, за неделю управимся.

— Если ты опоздаешь к родам, Уинри нас убьет. А потом тебя.

— Да нам всем и так достанется, за то что без нее это провернули… Ну ладно, бывайте. Не скучайте без меня.

— Не будем, — твердо сказала синская девушка и влюбленно поглядела на второго иностранца.

Тогда проводник догадался подойти к ним и все-таки проверить билеты.

* * *

Альфонс закинул огромный чемодан Мэй и свою собственную сумку на верхнюю полку. Мэй приникла к окну, разглядывая пригороды — накануне она призналась, что последние пару лет мало ездила по городу, а Шэнъян ведь активно строился. Одно удовольствие было смотреть на нее: веселую, заинтересованную, такую счастливую и легкую.

Он сел на койку напротив и залюбовался ее милым профилем, аккуратными руками, лежащими на скатерти маленького купейного столика — и кольцом на безымянном пальце. Тем самым кольцом, который Альфонс трасмутировал из остатков своего доспеха и подарил ей четыре года назад. Мэй понятия не имела об аместрийском обычае дарить кольца, но все-таки хранила его четыре года, а когда он рассказал ей, не знала, краснеть или смеяться.

Сяомэй спрыгнула с плеча Альфонса, напоследок больно вцепившись когтями, и тоже приникла к стеклу — панде было любопытно.

Обе они, такие теплые, такие знакомые и хорошие, показались Альфонсу живым солнцем. «Вот он, настоящий золотой свет, — подумал молодой алхимик. — Он — а не всякие там тайные древние знания!»

И от этой банальной истины (а он сразу же сообразил, что она банальна, и решил, что плевать на это хотел) он почувствовал себя самым могущественным человеком в мире.

* * *

У них было очень хорошее двухместное купе. Приятно было просто сесть у окна и глядеть, как мимо скользят пригороды Шэнъян. Когда Мэй в прошый раз отправлялась на запад, она добиралась до границы с караваном торговцев из своего клана, на упорном, но маленьком ослике. Его скорость, конечно, не могла сравниться со скоростью поезда, который неутомимо нес их с Альфонсом — его домой, а ее в неизвестность.

Из-за стенки постучали — там устраивались Джерсо и Зампано. Альфонс засмеялся и постучал в ответ.

— Что это вы? — спросила Мэй.

— Азбука Морзе, — объяснил он. — Это такой код для передачи сообщений на расстоянии. Спрашивали, все ли у нас в порядке и не нужна ли помощь.

— И что ты им ответил?

— Что помощь не нужна, но могу дать им пару советов.

Мэй прыснула в кулак.

Последние дома Шэнъяна остались позади; поезд теперь стучал колесами среди зеленых холмов, и его сочная, утренняя тень скользила по траве следом и внизу, как будто они летели. Мэй подумала, что когда Эдвард на самолете доберется до Ризенбурга, нужно обязательно попросить его покататься.

Теперь можно.

Теперь все можно. И как же удивительно!

Но все-таки было немного грустно уезжать от своего клана, родни и своего народа.

Наверное, Альфонс заметил что-то на ее лице, потому что спросил:

— Ты не жалеешь?

Мэй решительно качнула головой. Нет, не жалела. Чего жалеть? Того, что не придется играть бесполезную придворную роль?

Они договорились с Ланьфан, что та наденет ее одежды, набелит лицо и принесет жертвы в храмах — и никто не заметил подмены. А потом Ланьфан осталась ночевать в покоях императрицы; Мэй не знала, приходил ли туда ночью Лин — она-то провела ночь совсем в другом месте. Но надеялась, что приходил.

Ланьфан сказала, что отыгрывать роль ей придется всего по несколько часов в неделю на разных церемониях; для остального же достаточно будет выбрать одну-две доверенные служанки, и никто ничего не узнает. А даже если и узнает — не сможет ничего доказать, потому что Сыма Чань против императора теперь не пойдет. Да ему и все равно: ведь официально теперь императрица происходит из клана Чань, какая разница, что за женщина сидит в запертых покоях и сидит ли кто-то вообще?

Мэй надеялась, что, может быть, так Ланьфан сможет даже родить ребенка от Лина и назвать его ребенком императрицы — а почему нет? Правда, Мэй не знала, хочет ли сама Ланьфан этого, но вдруг?

В общем, так все сложилось лучше для всех.

И это не значило, что она уезжает действительно навсегда. Лин напомнил ей перед расставанием, тихо отведя в сторону, что Очарованный Дворец — ее дом, и если она когда-нибудь захочет вернуться, то условия старого соглашения останутся в силе. Он никогда не будет ни к чему ее принуждать. «Ты — мой человек, — сказал Лин серьезно, — не забывай». И Мэй так же серьезно кивнула.

Теперь все будет хорошо. В Аместрис она будет изучать их медицину, помогать Альфонсу в исследованиях и путешествовать — о, они объедут целый свет! Когда-нибудь они с Алом, Эдом и Уинри опять навестят Син.