Слишком много щупалец - [59]

– Да! – откликнулся наш худред. – А где великаны? Или ветряные мельницы? Или Дульсинея?

– Вон там.

Бартоломью предложение залезть в недра древнего храма не испугало, а воодушевило. Мы сходили к лодке, отыскали в поклаже пару фонариков, прихватили мачете и моток веревки.

– Если не вернемся, считайте нас коммунистами! – проникновенно сообщил я Лопесу, когда мы вновь оказались у храма. – Передавайте наш пламенный революционный привет Фиделю Кастро, а мы уж, так и быть, кинем весточку Че Геваре и дедушке Ленину.

– А если вернетесь? – спросил коллега.

– Тогда привет не передавайте. А вообще – поглядывайте тут по сторонам, а то мало ли что…

И мы храбро двинулись внутрь святилища, впереди я, с фонариком в одной руке и с винчестером в другой, а за мной Антон – без оружия, но зато с фотоаппаратом. Против всяких мистических монстров «лейка» – первое дело. Могучее заклинание «смайл, плиз!» обездвижит любое чудовище, а вспышка на какое-то время ослепит самые злобные буркала.

Коридор шел прямо с небольшим уклоном, стены его были гладкими, а пол – ровным.

– Скучно тут как-то, – сказал Бартоломью, когда мы выбрались в совершенно пустую, лишенную даже пыли комнатку с куполообразным потолком и двумя проемами в стенах.

– Тихо ты. Накаркаешь еще, – буркнул я.

Оба проема вели на одинаковые, уползающие вниз по спирали лестницы.

Мы для начала решили обследовать правую. Одолели с полсотни ступеней, спуск закончился, и мы очутились в просторном зале. Лучи фонарей заметались туда-сюда, пытаясь нащупать хоть что-то в бархатной тьме.

– Настоящая пещера, – прошептал Антон, и мне показалось, что при звуке его голоса во мраке что-то шелохнулось.

– Идем вдоль стены, чтобы не потеряться, – сказал я, и мы двинулись налево.

Через десяток шагов мы уперлись в угол, так что пришлось повернуть направо. Еще через десяток в свете фонаря на полу мелькнуло нечто белесое, продолговатое. Приглядевшись, я понял, что это берцовая кость человека или человекообразной обезьяны.

Следом за первой костью попалась вторая, потом сразу два набора ребер в компании черепа и отдельно лежащие кости таза. А затем тьма впереди расцвела множеством тусклых бликов, и мы уперлись в настоящую стену, сложенную из десятков или скорее сотен скелетов.

Некоторые были человеческими, другие принадлежали непонятно кому, со штучками, каких в организме живого существа вроде бы и быть не должно.

– Ай-яй-яй… – дрожащим голосом пролепетал Бартоломью. – Это что такое?

– Останки жертв. Их тут приносили долго, многие годы, а может быть, и века.

– Но это… надо же в милицию? В полицию?

– Зачем? Всех этих… – я замялся, – …существ убили очень давно, костяки старые, чистые.

– А, ну да, ну да… – Антон поднял «лейку», но тут же опустил ее.

Нет, фотографировать тут было сродни кощунству – огромная масса останков давила, производила жуткое, мрачное впечатление даже на мою толстошкурую натуру, испорченную врожденным цинизмом, который только усилился за годы журналистской работы.

Мы прошли вдоль завала из костей до противоположной стены и поняли, что прохода тут нет. Осознав сей факт, я почувствовал облегчение – оставлять за спиной груду скелетов не хотелось.

Пришлось возвращаться.

Левая лестница привела нас в точно такой же просторный зал.

– Неужели и тут кости? – спросил Бартоломью.

– Вполне возможно, – ответил я, и мы использовали опробованную методику – двинулись вдоль стены.

Никаких черепушек и ребер в этот раз нам не встретилось, зато мы наткнулись на статую – закутанное в темный балахон с капюшоном существо сидело на корточках, и из-под одежды торчали только руки, изящные, с длинными острыми когтями, да еще и трехпалые.

– Экий красавец, – сказал я. – Интересно, долго он тут медитирует?

Возникло желание дотронуться до изваяния, до его маслянисто-зеленоватой поверхности, и я не удержался. Поднял руку, огладил край балахона и с удивлением ощутил, что тот теплый. Накатившая из темноты волна ударила меня, подняла, завертела и понесла…

Я видел тот же храм, но не таким, как он выглядел сейчас, а таким, каким он был в седой древности: те же три яруса, но каждый уставлен статуями, жертвенники окружают святилище двумя рядами, и широкие, прорубленные в чаще дороги подходят к нему с четырех сторон. Лес напоминал сельву, но все же смотрелся иначе, он казался суше, реже, росли в нем огромные деревья, похожие на секвойи, и порхали меж ветвей непонятные существа вроде ярко окрашенных летучих мышей.

А еще тут были люди – приземистые, с выпирающими надбровными дугами и длинными руками. Они напоминали обезьян, но носили набедренные повязки, а в руках сжимали копья с каменными наконечниками.

Людьми командовали другие существа – в длинных, до земли, балахонах с капюшонами. Голоса их звучали глухо и неприятно, а торчавшие из широких рукавов кисти имели всего по три пальца.

Именно одного из них изображала статуя в подземелье.

Трехпалые приказывали, а люди исполняли – тащили к жертвенникам собственных сородичей, связанных, дрожащих, с выпученными от страха глазами, и резали их на части. Крики истязаемых неслись в джунгли, кровь текла на землю потоками, и с запада смотрели на это непотребство пики Анд.