Слишком много и всегда недостаточно - [34]

Вначале мой папа лишился своей мечты о полетах, а теперь терял и то, что, казалось бы, является неотъемлемым. Он больше не был мужем; он почти не видел своих детей. Он не имел представления о том, что его ждет или что ему делать дальше. Но он понимал, что единственным способом сохранить остатки собственного достоинства было уйти из Trump Management, на этот раз навсегда.

Первой квартирой папы после того, как он съехал из Highlander, была студия в цокольном этаже кирпичного дома на тихой тенистой улице в Куинсе. Ему исполнилось тридцать два года, и до этого он никогда не жил один.

Первое, что мы увидели, переступив порог, были аквариум с двумя садовыми ужами и террариум с королевским питоном.

Еще два аквариума – один с золотыми рыбками, а другой с мышами, копошащимися в соломе, – были установлены на тумбе слева от змей. Я поняла, для чего нужны мыши.

Кроме раскладного дивана, небольшого кухонного стола с парой дешевых стульев и телевизора, было еще два террариума, в которых жили игуана и черепаха. Мы звали их Помидорка и Иззи.

Папа выглядел довольным своим новым жильем, а зверинец продолжал пополняться. В одно из посещений он отвел нас в бойлерную и подвел к картонной коробке с шестью утятами внутри. Арендодатель разрешил ему установить инфракрасные лампы для создания импровизированного инкубатора. Утята были такими крошечными, что нам приходилось кормить их из пипетки.

«Просто включи мозги как следует», – сказал дед моему отцу, как будто это все, что нужно, чтобы бросить пить. Как будто это всего лишь вопрос силы воли. Они были в библиотеке, но на этот раз сидели друг против друга не как равные (равными они не были никогда), но как два человека, которым нужно решить одну проблему, даже если они и никогда не найдут общего решения. Хотя за последние несколько десятилетий медицина радикально поменяла свое отношение к проблемам алкоголизма и зависимостей в целом, общественное мнение особых изменений не претерпело. Несмотря на программы лечения, такие как существующие с 1935 года «Анонимные алкоголики», предубеждение против зависимых и зависимостей по-прежнему имело место.

«Просто прими решение, Фред», – сказал дед: очередная бесполезная банальность в духе Нормана Винсента Пила. Единственным подобием философии, имевшимся у Фреда, было евангелие процветания, которое он использовал по любому поводу без разбора и которое никогда до той поры не причинило большего вреда никому из его детей, чем именно в тот момент.

«Это все равно что сказать, что мне нужно решиться бросить рак», – ответил папа. Он был прав, но мой дед полностью разделял преобладавшую в обществе позицию «во всем виновата жертва» и не был готов совершить усилие, чтобы вникнуть в суть сказанного.

«Мне нужно победить это, пап. Не думаю, что смогу справиться с этим сам. Знаю, что не смогу».

Вместо того чтобы спросить: «Чем я могу помочь?», Фред сказал: «Чего ты от меня хочешь?»

Фредди не знал, с чего начать.

Мой дед не болел в своей жизни ни дня; он никогда не пропустил ни дня работы; никогда не впадал в депрессию, или тревогу, или отчаяние, даже когда его жена практически была при смерти. Он выглядел напрочь лишенным каких-либо слабостей и, следовательно, не мог понять или допустить наличия слабых мест у других людей. Он никогда не был внимателен к болезням и недомоганиям бабушки. Каждый раз, когда она заболевала, дед говорил что-нибудь типа: «Все будет замечательно. Правда, дорогуша? Только думай о хорошем», и затем как можно быстрее уходил из комнаты, оставляя ее страдать наедине со своей болью.

Иногда бабушка заставляла себя сказать: «Да, Фред». Обычно она не говорила ничего, стискивала зубы и пыталась удержаться от рыданий. Непреклонная уверенность моего деда в том, что «все будет замечательно», не оставляла места для каких-либо других чувств.

Нам сообщили, что папа болен и пробудет в больнице несколько недель. Нам также было сказано, что ему придется съехать с квартиры – по-видимому, хозяин решил сдать ее в аренду кому-то еще. Фриц и я отправились забрать одежду, игры и прочие мелочи, которые мы там оставили, и когда мы пришли, там было практически пусто. Аквариумы и змеи пропали. Я так никогда и не узнала, что с ними произошло.

Вернувшись оттуда, где он был – из больницы или реабилитационного центра, – отец поселился на чердаке родительского дома. Это было временным решением, и никто не попытался превратить это место в жилое помещение. Все коробки для хранения и старые игрушки – включая старинные пожарную машину, подъемный кран и самосвал, много лет назад спрятанный здесь бабушкой, – были просто сдвинуты в один конец чердака, а на освободившееся место поставили раскладушку. Под мансардным окном папа водрузил на свой старый, еще времен Национальной гвардии, дорожный сундук переносной черно-белый телевизор.

Приходя к нему в гости, мы с Фрицем устраивались на полу рядом с раскладушкой и вместе с папой смотрели бесконечный поток старых фильмов вроде «Тора! Тора! Тора!» или «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир». Когда папа достаточно оправился, чтобы спускаться вниз, по воскресеньям мы смотрели фильмы про Эбботта и Костелло