Слишком много блондинок - [5]

Я заискивающе улыбнулась:

— А! Ты пошутил, да?

— Нет, ну что ты, разве ты не заметила окровавленный топор на заднем сиденье?

Самое ужасное, что я обернулась. Оставшуюся часть пути я корчилась от стыда, делая вид, что рассматриваю ночной город.

Глава 3

Приехали в четыре ночи. Мы были в районе метро «Аэропорт», в тихом переулке с кирпичными домами и стояли возле стеклянного подъезда. Андрей заглушил мотор.

— Ты поднимешься или тебе вынести банку с водой?

Он мне нравился, несмотря на фильмы о маньяках, и я рискнула. Мы поднялись на третий этаж и очутились в холле с пальмой и какими-то цветочками. На двери его квартиры висела табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ!». Запиралась она, самое меньшее, на тридцать замков. Если бы сюда пробрался грабитель, он бы подумал: «Да ну в жопу» — и пошел бы домой спать, потому что Андрей, имея все ключи, вскрывал этот ларец минут десять.

— Ты что, олигарх? Или продаешь наркотики?

Расковыривая очередной замок, он пробурчал:

— Нет, у меня дома склад оружия.

Когда мы наконец попали внутрь, оказалось, что квартира удивительная: картины, стены — где из кирпича, кое-где крашеные, а на некоторых, там, где не было картин, от потолка до пола висели узорчатые ковры. Было много всяких необычных штуковин: кованые лампы, затейливые шторы, кухня, сделанная так, как выглядели кухни в рыцарских замках — со всякими медными сковородками на стенках… Я сказала что-то вроде «ух ты!» и спросила, сколько здесь было комнат до ремонта. Андрей пояснил, что было четыре, но маленькие и неудобные, а теперь осталась одна.

— Замки из-за картин, — пояснил он. — Некоторые очень ценные. Ванная там. — Он показал на стену из полупрозрачных плиток.

Я почистила зубы, умылась жидким мылом с запахом грейпфрута, причесалась…

Оглянувшись на дверь, выдвинула ящик мойдодыра — в нем были ушные палочки, вата, лекарства и стеклянный флакон с хвойным бальзамом. В соседнем отделении лежали маникюрный набор, влажные салфетки, двенадцать журналов «Хастлер», три «Плейбоя» и какой-то французский порножурнал с постерами лобков — очень откровенный, крем для загара, автозагар, маленькое полотенце с бегемотом и коробка презервативов на сто штук — на три четверти пустая. «Ага», — подумала я и влезла в другой ящик, но там, кроме полотенец и пузырьков с шампунями-гелями, мятного освежителя воздуха за двести сорок рублей, ничего интересного не обнаружилось.

Осторожно закрыв дверцу, чтобы не хлопнуть и не выдать непристойное любопытство, я выключила воду, поправила прическу — то, что от нее осталось, — и вышла наружу.

— Ну что, я поехала? — спросила я, рассчитывая на то, что Андрей скажет «что ты, что ты, побудь еще».

— Я тебя отвезу. — Он встал и положил в карман ключи от машины.

— Ты уверен? — Про себя-то я обрадовалась, но вслух зачем-то проявила идиотскую, надуманную вежливость — вроде я такая приличная и независимая, что пешком дойду куда угодно, лишь бы не быть в тягость.

— Уверен, — он уже шел к выходу, — если мы заедем выпить кофе.

— Куда? — кричала я из коридора на лестничную клетку.

— Куда захотим. — Он вставил ключ в дверь. — Ты идешь?

У меня дома три будильника: один старый, круглый, с бубенчиками, второй — обычный электрический, а третий орет: «Вставай! вставай! пора на работу!» На ночь я завожу радио и ставлю телек на таймер — на полную громкость. Первый будильник звенит в 7.30, второй пищит в 7.45, третий в 7.50, следующим подключается шепелявое радио, а добивают меня вопли утренних телеведущих.

Я вскакиваю злая на весь мир, опускаю в кухне жалюзи, прихожу в бешенство от программы «Доброе утро», потому что утро не может быть добрым, сплю по дороге на работу и ненавижу солнце, которое светит в окно у моего компьютера.

Но пока мы ехали с Андреем в машине и пока я смотрела на то, что всю жизнь для меня было пыткой — на уходящую ночь, на предрассветное, карамельное небо, на редкие облака — чистые, свежие, кучерявые, на яркую, умытую листву… мне — от всего этого — стало так хорошо и радостно, что усталость как рукой сняло. Мне захотелось уважить это единственное приятное в моей жизни утро — встретить зарю, посмотреть, как первые лучи согревают траву и деревья, как в окнах отражается солнце, послушать, как чирикают птицы, которых не глушит шум города, как исчезает сырой туман и появляется душный московский смог…

— Ты не хочешь прокатиться до Воробьевых гор, посмотреть на рассвет? — спросил Андрей.

Я даже поперхнулась:

— Кха-кха… Я что, так громко думала?

— То есть? — повернулся ко мне он.

— Представь себе, я как раз углубилась в сантименты на тему рассвета, первого солнечного лучика, прыгающего по листочкам и цветочкам… ну все такое… И мне совершенно не хочется спать.

— Ты так странно говоришь об этом, как будто стесняешься, — заметил Андрей.

— Не стесняюсь, — обиделась я. — Просто если я дам себе волю, то обязательно приду к выводу, что «вот природа — вечная благость, открывает человеку изначальную чистоту и красоту, красоту естественного и девственного мира, в то время как люди убивают друг друга, обманывают, разжигают войны и предаются порокам…». Для меня удариться в крайность как высморкаться. Поэтому приходится одергивать саму себя всякими циничными замечаниями.