Слишком много блондинок - [2]

Я вылетела на улицу и вприпрыжку понеслась по двору. Я первый раз сделала так, как хотела, первый раз не побоялась выставить себя дурой и — главное — впервые была уверена, что права на весь миллиард, не испытывала угрызений совести и не пыталась заочно оправдаться и придумать, как я буду вести себя завтра, чтобы сохранить остатки достоинства.

Я скакала по району, пока не догадалась, что нахожусь неизвестно где. Место было темное, неприятное: ни одного человека, даже пьяного, а лишь собаки, шнырявшие по кустам и похожие на оборотней-людоедов. Что он там говорил таксисту, пока мы сюда ехали, я не помнила: на юбилее я от тоски и неуверенности так налопалась вином, что протрезвела лишь сейчас от страха, что из какого-нибудь подвала вылезет маньяк-убийца, изнасилует меня, отрежет грудь и спрячет труп, то есть меня, в канализационной трубе.

Наконец я увидела маяк — вывеску «ПРОДУКТЫ». Дверь была открыта: я ринулась к ней, уверенная, что в магазине нарвусь на кавказскую мафию, которая увезет меня в горы и продаст в рабство старому похотливому овцеводу. Я боюсь незнакомых мест, особенно ночью: мне кажется, что все вокруг — грабители, каннибалы и ожившие мертвецы, а единственное, ради чего открыты палатки и ездят машины — чтобы завлекать невинные жертвы на алтарь кровожадных сектантов-извращенцев.

Вместо кавказской преступной группировки, на которую я рассчитывала, за прилавком, на кушетке, храпела продавщица, разрисованная так, словно только вчера познакомилась с косметикой. Когда она проснулась, оказалось, что тушь на одном глазу растеклась, а помада смазалась на щеку. Это добавило ей обаяния: она уже смотрелась не как толстая и нахальная дорожная проститутка, а как старая, уставшая от жизни путана, у которой ревматизм, муж-алкоголик, дети-наркоманы и эрозия матки…

— Ну? — буркнула путана.

— Скажите, пожалуйста, как отсюда доехать до центра? — спросила я.

Продавщица, зевая во весь рот, переспросила:

— До шентра-аа?.. — словно понятия не имела, о чем я толкую.

Я собралась разозлиться или купить что-нибудь, чтобы ее задобрить, но тут из подсобки показался тощий молодой человек в грязном халате.

— До центра, — произнес он так, словно рассказывал о способах размножения беспозвоночных, — вам нужно ехать через лес, там на проспект, через ВДНХ, попадете на кольцо…

— А не через лес нельзя? — испугалась я.

Молодой человек кокетливо оскалился:

— Можно. Но так длиньше. В это время вы и через лес машину не найдете.

Мне захотелось убить его. Я представляла, как в каком-нибудь «Криминальном патруле» сообщат о том, что труп молодой женщины найден на опушке леса… и все такое…

Уезжать отсюда было страшно, оставаться — безнадежно, потому что я не досидела бы здесь до первого троллейбуса, а засыпать в кустах и проснуться в компании прильнувшего ко мне бомжа…

Я приняла единственное, на мой взгляд, верное решение. Мне нужно напиться в дым, а потом, пьяно и отважно, ловить такси. Пьяным везет, а к тому же пьяная я решительная и смелая.

Я купила бутылку клюквенной наливки, сок и отправилась к лавочке, стоявшей под самым ярким фонарем. По дороге презрительно ухмыльнулась замечанию грязного халата: «Если компания понадобится… то я… это…»

Так я оказалась на лавчонке, сделанной хозяйственными алкашами из двух пеньков и полированной столешницы (рядом стояли тумбочка и драное кресло без подлокотников), которую — лавочку — я, когда у меня будет жутко много денег, закажу из греческого мрамора и красного дерева, а рядом поставлю аллегорический монумент с золотым орнаментом: «На этом месте Вера Устинова поклялась изменить свою жизнь, что привело ее к богатству, успеху, всемирной славе. Она отказалась от всего того, что ей навязывали друзья, родственники и прочие недоброжелатели, послала всех в задницу и стала идеалом миллиардов женщин, объектом вожделения миллионов мужчин и самым счастливым человеком».

Глава 2

Мне двадцать восемь. Знакомые называют мой возраст «под тридцать» и считают, что я обязана думать о чем-то важном: о детях, общественном положении, пенсионном фонде, даче, машине, занятиях спортом… Потому что сейчас мне «под», а когда станет «за», будет поздно — на мне никто не женится, ребенок родится эпилептиком, а все приличные должности достанутся молодым и дерзким… Они меня довели: каждое утро, подходя к зеркалу, я считала морщины под глазами, разглядывала неумолимо желтеющие от курения зубы и задирала груди, вспоминая, где они у меня были лет семь назад.

Я щедро отхлебнула клюквенной наливки, заполировала соком и рассердилась. Мне двадцать восемь, и мои знакомые правы. Я должна задуматься о чем-то важном, но дело в том, что я не хочу тратить оставшуюся жизнь на мысли о пенсии, похоронах, на хлопоты о домике в пригороде и на какого-нибудь кретина, который будет жить в моей шикарной двухкомнатной квартире на Чистых прудах, сделает ремонт, купит кожаную мебель, начнет обманывать меня с секретаршей и «рыбачить» в выходные, в то время как я буду ссориться с его мамашей, водить детей в зоопарк и два раза в неделю на конспиративной квартире посещать любовника.

Я глотнула еще — так, что захлебнулась.