Слишком долгой была разлука… - [2]

Илья изумился: неужели не узнал?

— Я Шерас, из оркестра. Теперь мы в гетто, и нашей доченьке грозит опасность. Моя жена и я хотели вас просить…

— …Чтобы мы рисковали своей жизнью?

— Нет… — И повторил свои аргументы: — Девочка не похожа на нас. Она светловолосая. И еще не говорит. Так что у вас заговорит сразу…

— Ничем помочь не могу, — прервал его Венцкус и уже собирался закрыть дверь. Но, видно, почувствовал жестокость своего отказа, добавил более спокойно: — Немецкая власть слишком беспощадна, чтобы мы могли решиться нарушить ее запреты. Не наша вина, извините, — и закрыл дверь.

Илья продолжал стоять перед зарытой дверью. Слышал, как Венцкус говорит жене:

— Ребенка, конечно, жалко, но мы же не виноваты в том, что немцы их так ненавидят?

«Конечно, не виноваты», — беззвучно вздохнул Илья и медленно, почему-то останавливаясь на каждой ступеньке, хотя и не надеялся, что его окликнут, спустился вниз.

Лейя по его виду сразу все поняла.

— Хорошо, что хоть ты вернулся.

— Хорошо…

Ночью они опять не спали. Лейя — от отчаяния, что Венцкус отказал, а солдаты могут прямо сейчас ворваться и схватить Анечку. Илья перебирал в памяти других оркестрантов — кого еще можно попросить спасти ее? Один холостой, другой откровенный антисемит и даже может вызвать полицию, а у кого-то, как у Винцента, свои дети, и он просто побоится. Может, попросить Пожераса?

Лейе он о том, что попытается просить Пожераса, не рассказал, чтобы зря не волновалась. Но она, видимо, что-то почувствовала. Попросила:

— Будь осторожен.

Сперва все повторилось, как накануне. Вечером, после работы, он опять спорол с пальто желтые звезды, встал с края колонны. Но на тротуар шагнул на соседней улице. К счастью, пустынной. Дом, в котором живет Пожера, знал, — как-то после спектакля они вышли вместе. Дом он показал, только квартиру не назвал, — ни к чему это тогда было… Правда, упомянул, что весной черемуха скребется прямо в окно. Значит, скорее всего, он живет на втором этаже.

Там оказались четыре квартиры. За которой из этих дверей живет Пожера?

Он тихонько переходил от одной двери к другой. Стоял, прислушивался. Но за каждой — тишина. Да и опасно было так стоять — в подъезд мог кто-то войти. И он несмело коснулся звонка ближайшей к лестнице двери, чтобы, если откроет немец, убежать.

Но дверь открыл… Стонкус! Ведущий артист драматического театра. Сзади стояла его жена, тоже артистка.

— Извините, пожалуйста, я, кажется, ошибся. — Не говорить же, что шел к Пожере и тем самым подвести его. — Сейчас уйду.

— Ничего, господин Шерас, ошибку не обязательно исправлять. Заходите. Ни моя жена, ни я не заражены немецкой ненавистью к людям вашей национальности.

— Спасибо. — Илья все-таки нерешительно переступил порог.

— Раздевайтесь, у нас тепло.

Сняв пальто, под которым на свитере оказались пришитые желтые звезды, Илья вошел в богато обставленную гостиную. На стенах висели фотографии хозяина в разных драматических ролях. И среди них… Стонкус в форме немецкого офицера!

Стонкувене, видно, перехватила его взгляд.

— Пришлось повесить в качестве индульгенции на случай прихода нежелательных гостей.

— Отказаться от роли было нельзя, — объяснил хозяин. — Как в народе говорят: «На чьей телеге сидишь, того песню и поешь». Но вообще роль разноплановая, и мы с режиссером очень старались, чтобы мой персонаж не вызвал у зрителя симпатии, и даже наоборот… Надеюсь, нам это удалось. Извините, мы вас на минуточку покинем.

Илья остался один. Несмотря на приветливость хозяев, он хотел скорей уйти отсюда, от этой смотрящей на него фотографии.

Стонкус вернулся почти сразу. Казалось, он не понял ни страха гостя, ни грозящей ему самому — если у него застанут такого гостя — опасности. Заговорил о театре.

— К сожалению, оркестр нашего театра, в котором вы работали, в целях экономии сократили. На некоторые спектакли приходится приглашать музыкантов из оперного театра и играть эти спектакли, когда там выходной. А у вас теперь есть работа?

— Я теперь столяр.

— Но вам же надо беречь руки.

— Нам нельзя не работать.

— А хотя бы вечером, для души, вы можете играть?

— Скрипка осталась дома. Когда нас гнали в гетто, не разрешили ее взять. Даже детскую коляску вырвали у жены из рук.

— Вы там с ребенком?

— Да, с доченькой.

— Жена тоже обязана работать?

— Это единственный, хоть и слабый шанс пока оставаться живыми. Ей повезло, что взяли дворником в нашем же доме, чтобы могла время от времени забегать к ребенку. Малышка там одна. Соседи тоже на работе.

— Какие соседи?

— Которые живут в одной с нами комнате.

— Простите, вы живете в одной комнате еще с кем-то?

— Да, у нас четыре семьи. Но это не главная наша беда.

Он очень хотел, чтобы Стонкус спросил еще о чем-нибудь. Но в гостиной затянулась опасная тишина. Боясь, чтобы хозяин не заговорил о чем-нибудь другом, Илья решился:

— Один хороший немец предупредил, что скоро в гетто проведут акцию — заберут всех детей как бесполезных для Рейха. А что с ними сделают, мы знаем… — И повторил то, что уже говорил другим: — Нашей девочке годик. — Хоть он и старался держаться, голос его задрожал. — Она светловолосая, на нас с женой не похожа. И еще не говорит.