Слепая любовь - [17]

— Ну что ты мне тут рожи корчишь? За тебя же переживаю, не за себя! За тебя, за сына, душа болит!

— Мама! Да ведь ты же ее совсем не знаешь! Как же ты можешь судить о человеке, если общалась с ним не больше пяти минут?! — снова попытался возразить Андрей.

— А мне хватило! Пяти минут вполне достаточно, я же видела, как у нее глаза блестели, когда она на мои бриллианты смотрела!

Тут Андрей не выдержал:

— Да знаешь ли ты, что она за все семь месяцев, что мы с ней встречаемся, ни одного подарка от меня не приняла? Ни одного, слышишь, даже платка не взяла носового! Да она даже в кафе каждый раз сама за себя заплатить норовит!

— Вот! — торжествующе резюмировала Галина. — Вот в этом-то все и дело! Умная! Далеко смотрит, высоко метит! Перспектива! А ты, болван, уши развесил... Ну скажи мне, где это видано, чтобы девчонке двадцатилетней, да еще к тому же абсолютно нищей, подарки не нужны были, а? Да они же все как сороки, лишь бы блестело! Я же знаю, я — женщина!

— Ты — не женщина, — слетело с губ сына, и Галина тут же заблестела слезами, под руку как нельзя кстати подвернулся шелковый платочек, уже давно без дела тосковавший в кармане атласного халата. Замолчала, вытирая скупые слезы, снова закурила, взметнула на сына влажные ресницы.

— Ну спасибо тебе, сыночек.

— Не за что, — внешне невозмутимо ответил сын, но, не выдержав, вдруг стукнул изо всей силы кулаком по дубовому столу: — Да прекрати ты, слышишь! Я уже не маленький, сам могу решить, с кем встречаться и на ком жениться! Я люблю ее, слышишь, и она меня любит! Неужели ты этого не понимаешь?!

Следующий разговор происходил в присутствии отца. Тот тоже много курил, молча выслушивал аргументы сына, сухо гладил по плечу всхлипывающую жену, хмурил брови.

— Нет, Андрюша, так не пойдет. Ты молодой еще, глупый. А мать права, ей ведь сердце подсказывает.

— Сердце? — возмущался Андрей. — Да оно у нее есть, сердце-то?

Сколько таких разговоров происходило той весной в московской фешенебельной квартире! От их количества ничего не менялось — вскоре и мать, и отец это поняли, и Галина решилась наконец пойти на самые крайние меры.

— Значит, так, сын. Хочешь жить со своей любимой в шалаше — живи. Она у тебя, кажется, переводчица? Ну вот, прекрасно, и ты у нас тоже в иностранном — не дилетант. Будете вместе переводами заниматься. Глядишь, лет через пятьдесят и на квартиру себе заработаете. Или через сто. Где-нибудь в Подмосковье, а может быть, к ней, в глубинку, захотите уехать, там жилье подешевле. Вперед, флаг вам в руки.

С этого дня Андрею перестали выдавать деньги на карманные расходы. Их, собственно, и раньше ему никто не выдавал — он, не задумываясь, просто брал их в маленькой хрустальной вазочке, брал столько, сколько было нужно. На следующий день после того, как мать объявила ультиматум, деньги в хрустальной вазочке водиться перестали. Андрей воспринял новость с усмешкой — что ж, и своими средствами протянем, в самом деле, не без рук, и голова на месте, да и стипендия в институте какая-никакая, но все же имеется...

Как выяснилось в скором времени, стипендии хватило только на неделю, и львиная ее доля ушла на оплату автомобильной стоянки и бензина для авто. Андрей совершенно спокойно отнесся к тому, что теперь ему придется ездить по городу на метро, — подумаешь, всего лишь на час раньше вставать, зато сколько интересного, а Данке сказал, что у него просто забарахлил мотор. Рестораны и кафе пришлось отменить — но и это была совсем не большая потеря, потому что им вдвоем было замечательно и без ресторанов и кафе, они были счастливы просто сидя на скамейке в парке, а уж прогулки под первым весенним дождем вообще заменяли им все на свете... А ночи и небо, где каждая звезда светила только для них двоих и только для них в первых лучах рассвета ярко вспыхивали купола Василия Блаженного... Наперекор всему они продолжали быть счастливыми, и вскоре Галина поняла это.

До окончания института оставались считанные недели, отец уже пробивал все свои связи и на всю катушку использовал свою власть для того, чтобы добиться для сына возможности после окончания вуза работать в российском посольстве — не где-нибудь, а в Штатах. В эти дни и появилась снова в их доме девочка Катя, дочка заместителя спикера, от которого и зависело во многом разрешение вопроса с американской поездкой Андрея.

Они знали друг друга с детства — Катя была моложе Андрея всего на год, родители их в силу особенностей служебного положения часто общались, и уже тогда, когда им было по пять лет, их в шутку называли женихом и невестой. Тогда, в детстве, Андрей относился к этому вопросу серьезно и на шутливые вопросы взрослых всегда по-деловому, с расстановкой, отвечал, проглатывая «ж»: «Енюсь на Кате!»

И только потом, повзрослев, понял, что его к ней не тянет, что он без нее не скучает, даже не вспоминает о ней — в общем, понял, что между ними ничего нет и быть не может. Конечно, кроме дружбы — по старой детской привычке Катя и Андрей все же иногда общались, но как девчонку Андрей ее не воспринимал никогда. Она была для него просто Кэт — добрый старый товарищ в юбке, вот и все. И ничего с этим не поделаешь — это он тоже понял, в отличие от матери, которая вполне спокойно воспринимала их разлад, уверенная в том, что сын нагуляется и образумится — ведь лучшей партии, чем Катенька, для него во всей Москве — да что там в Москве, в России — не отыщешь.