Следы ведут в пески Аравии - [24]

Говорят, на земле нет места жарче, чем Тихама. Да и само название это происходит от арабского «тахам», что означает «сильная жара, зной». Температура воздуха здесь достигает 50 градусов выше нуля, а вода у берега нагревается до 30 градусов. Камни трескаются и крошатся от зноя, а солнце во время песчаных бурь становится похожим на огромный багровый шар. Волны Красного моря в его тяжелых лучах приобретают цвет крови. Уж не потому ли и назвали это море Красным?

Нибур зорко вглядывался в окружающий пейзаж. Сначала очень деловито, обращая внимание на самое важное, затем, когда времени оказывалось больше, чем материала для научных дан-пых, впадал в лирическое раздумье. Вот они, пески Аравии… Впрочем, не только пески. Камни, щебень, высохшая земля. Почвенного покрова совсем нет. Редко пробиваются кустарники, лишайники или сухие травы — те, что с глубокими корнями. Бесприютно… И надо всем этим пронзительная голубизна неба, после захода солнца быстро сменяющаяся темнотой с мгновенно загорающимися звездами, и торжественное, глубокое молчание.

Как различны условия жизни на земле! Недавно, во время морского плавания, Нибуру казалось, что весь мир состоит из воды, а вот теперь выжженная земля, песок да камни кругом, ни капли воды. Дожди здесь бывают очень редко, раз в несколько лет, и местные жители терпеливо ждут, пока наполнятся водой каменистые русла рек — вади. «Наш народ живет милостью неба, тогда как другие — милостью золота», — сказал как-то погонщик.

Ничто не нарушало душевного равновесия Нибура. Палящее солнце и холодные ночи, песчаная пыль и тенистая свежесть оазисов, морская стихия и нагромождения камней — все эти причуды природы он воспринимал как нечто неизбежное, неотвратимое и потому естественное и прекрасное. Словно не замечая гнетущей жары, не чувствуя жажды, Нибур спокойно продолжал записывать: «Окем — по прямой линии на юго-восток от Лохейи, две мили… Джали — еще четыре мили на юго-восток… Хамьян — миля с четвертью… Сабва — четверть мили… Менейфа — четверть мили…» Селения эти крошечные. Стены хижин большей частью сплетены из стеблей травы, а вместо дверей висят циновки из пальмовых листьев. Не всегда есть поблизости и колодец с пригодной для питья водой.

Нибур знал, что в Европе неизвестна даже примерная численность населения здешних мест, значит, неплохо было бы заняться и этими подсчетами. Но как? Переписи населения здесь никогда не было. Когда же он решил собирать сведения путем опроса, он сразу понял, что это невозможно. На вопрос о том, сколько человек живет в селении, пусть даже крошечном, жители всегда отвечали: «Столько человек, сколько в целом мире!» Нибур обычно переспрашивал: «Ну, а точнее, как вы думаете?» И снова получал горделивый ответ: «Миллион!» Значит, и на этот вопрос ему придется отвечать самому. И Нибур терпеливо принялся нересчитывать дома и прохожих, соображая при этом, сколько еще народу сидит дома. Эти расчеты составили новую графу в путевых дневниках ученого.

Зато о многом другом можно было узнать от людей, встречающихся на пути. И Нибур спрашивал: кади — о мусульманском законодательстве, погонщиков — о повадках верблюдов, бедуинов — о кровной мести, дервишей — об обрядах, раввинов — о древнееврейских религиозных терминах, проводников — о ветрах в пустыне, об обычаях, о болезнях. Одни и те же вопросы он задавал разным людям, потом сопоставлял ответы и таким образом докапывался до истины.

На пути — благословенный оазис Мансале, где в большой кофейне можно наконец посидеть на лавке, выпить кышр и даже поесть теплого хлеба, выпеченного из просяной муки. Хлеб этот, как и само просо, называется «дурра», что сразу же отметил Хавен, в течение всего пути составлявший специальный словник. В кофейне оказалось немало посетителей. Хозяин специально вышел к ним:

— Ас-салям алейкум! Во имя Аллаха милостивого, милосердного, как обслуживают моих дорогих гостей? Если вы располагаете временем, я сейчас же прикажу зарезать барана, а пока вам подадут пшеничный хлеб и коровье молоко.

К верблюжьему молоку, которое считается очень полезным и по-настоящему освежает, Нибур и его спутники привыкали с трудом. Да оно даже и не было похоже на молоко — стоило обмакнуть в него палец, и молоко сползало с него толстыми волокнами. Поэтому коровьему молоку очень обрадовались. Пшеничный хлеб, как оказалось, испекли специально для дорогих гостей. И самое примечательное, что хозяин отказался взять с них плату, считая свое гостеприимство законом пустыни. «Люди есть люди во всех странах, — думал Нибур. — Арабы или европейцы — какая разница? Среди тех и других встречаются добрые и алчные, сердечные и жестокие, радушные и подлые».

Рано утром 25 февраля путешественники прибыли в йеменский город Бейт-эль-Факих, резиденцию еще одного долы. По очередному рекомендательному письму им был предоставлен дом. Правда, жить в нем оказалось невозможно, да и сам хозяин его давно покинул, потому что дом, как и весь город, был наводнен насекомыми, которых называют «арды». Они точат стены, пожирают одежду, фрукты, кустарник, траву, прокладывают подземные ходы и уничтожают деревья, объедая корни. Нибур и Форскол попробовали забросать ходы и замазать дыры, но, как только наступила темнота, дом снова наполнялся этими проворными обитателями. Бороться с ними оказалось бесполезно.