Следы у моря - [32]

Не понял про точку, и еще, вот что непонятно...

Как же про молодость писать, я же ничего не понимал тогда?

Она улыбнулась, молодость у тебя не совсем прошла. Пиши о том, что видел и слышал. Только видел и слышал. Не умничай, всегда найдутся поумней. Иди, иди, у тебя ведь уроки еще?

Давно сделал, я к Эдику пойду.

Дружи с ним, одному нельзя.

Она закрыла глаза, я отдохну теперь, сразу легче стало.

Еще бы, из тебя бочку выкачали, мама говорит, а мне - иди к Эдику. Вернешься, почитай, наконец, свою книжку, или другую, смотри, сколько на полке у нас, папа любил читать, ты должен быть на него похож. Или запиши о себе в тетрадку, которую бабушка подарила. Только хорошим почерком, у тебя ручка чудесная, она много помнит.

Я давно читаю, много книг уже прочитал, зачем она говорит... А писать не хочется.

Надо сначала чернила в ручку.

Вот тебе чернила, и оставь нас, иди.

Я понесу ее Эдику, мы с ним заполним.

Делай, что хочешь, только не забудь ее там. Этой ручкой дома пиши, она не для школы. Там писать авторучками запрещено, знаю ваши правила.

Я вышел, еще недалеко ушел, слышу, бабка говорит маме:

Завидую Семе, он быстро. А я разлагаюсь, не хочу обузой быть. Моя жизнь до войны осталась. Мальчика, мальчика держи дома, сколько есть сил. Звери кругом, отравят или разорвут.

Еще выздоровеешь, будешь меня здоровей.

Я побежал, ручку умею заполнить, но хочется Эдику показать. У него замечательные вещи, я всегда завидовал, а теперь у меня ручка есть. Она мне всегда нравилась, толстенькая, короткая, с блестящим пером. Знаменитая фирма, бабка говорит.

Мы с Эдиком промыли ручку теплой водой, заполнили чернилами. В ней поршень, можно много чернил накачать, будет писать долго.

Потом мама за мной зашла, привела домой.

Теперь бабушка будет в задней комнате жить, а мы с тобой здесь.

Поужинали, была колбаса собачья радость, вкусная, мама дала кусочком, а то все на хлеб, на хлеб... И пили с сахаром чай.

Бабушка как?

Я ей снотворное дала, пусть отдохнет от нас.

Мы пошли к морю

Утром я ушел в школу, вернулся, мы поели с мамой, бабка проснулась, и снова спит.

Я опять ей снотворное дала, мама говорит. Сейчас Соня придет за тобой, поживи у них пару деньков. С Эдиком найдешь дела, до понедельника можешь в школу не ходить, я с Анной Юрьевной договорилась, потом догонишь.

Соня пришла, поцеловала маму, молча взяла меня за руку, и мы пошли. Как вышли, я тут же руку освободил, я не маленький за ручку ходить. Мы пошли через двор, через дырку в заборе в другой двор на улице Якобсони, и пришли к ним домой. Соня говорит, сейчас Эдик придет, он ушел за хлебом. Пришел Эдик, а, говорит, ты, хорошо. Пошли в его комнатку, сели на кровать, он спрашивает, бабка умирает у тебя.

Болеет, а когда умрет, не знаю.

Доктора знают, иногда ошибаются, но твоя бабка старая, долго не проживет.

Я почти разозлился на него, но вижу, он не хочет обидеть, говорит то, что слышал.

Ладно, он кивнул мне, пойдем лучше к морю, поснимаем. Бери Робот.

Я обрадовался, он раньше не позволял мне нести фотоаппарат. Это его отца, который пропал без вести. Мама говорила, его сослали, а потом он не вернулся. Скорей всего, умер, но никто не знает, где. Эдику не говори, он верит, что отец вернется. Может, еще вернется, кто знает. Так Фанни всегда говорит - "кто знает... Жаль, я в бога не верю, но думаю, и он многого не знает..."

Мы пошли к морю. Там давно уже земля заросла травой, от окопов даже канавок не осталось.

Я вспомнил, как мы с папой первый раз приходили сюда, пробирались к воде, подошли к сырому темному песку, и он говорит - вот и вернулись.

Я не хотел плакать, и чтобы Эдик не видел, отвернулся, стал смотреть на деревья вдали, на памятник Русалке, погибшему броненосцу, на камни, наполовину в воде, с белой каемкой, это соли, папа мне говорил, будет прилив, полоска скроется.

Почему соли не уйдут обратно в воду, я спросил его как-то.

Он посмотрел на меня, говорит, молодец, хороший вопрос. Потому что в воде этих солей много, море больше не принимает их.

Отчего же они на камень вышли?

Оттого, что их не было там, вот и вышли. А потом солнце, ветер, они изменились, обратно им нет пути. Наверное, как нам.

Я не понял, куда нам идти.

Он говорит, сам не знаю, но куда-то мы идем ведь.

А потом говорит - почему читать не любишь, ты же способный парень, я вижу.

Я вздохнул, у меня уже есть книга, я все время думаю о ней, другую читать не интересно.

Робинзон?

Да. Как он жил один?

Папа вздохнул, сам не знаю, нужно очень сильным быть... или несчастным. Но со временем поймешь, много хороших историй есть, в жизни не все плохо кончается.

Как же не плохо, если умирают все?

Это нескоро, еще много хорошего будет, и плохого, но дороже жизни нет ничего.

.......................

Я не хотел вспоминать, само получилось.

Эдик начал фотографировать, давай, тебя щелкну.

Я боялся, что слезы видно, их еще ветром не высушило.

Но он уже щелкнул, засмеялся, говорит, через десять лет посмотришь, удивишься, что был такой.

Какой?

Ну, небольшой, молодой.

Мне стало смешно, ничего себе, десять лет, ужасно долго, кто знает, что будет тогда - никто не знает.