Следы у моря - [21]

Что поделаешь, старая-престарая... Она вздохнула, - да и видеть его надо было, не просто слушать.

Голос извивался, шутил, смеялся над нами, а потом ударил короткими словами - и конец.

У него руки длинные, белые и гибкие, как лебеди, и он все-все руками мог изобразить. Впрочем, почему мог... Он жив, и поет еще.

Где тела сплете-е-нные колыхал джаз-банд... выговаривал голос, а потом вдруг: И души вашей нищей убо-о-жество было так нелегко - разгадать... Вы ухо-о-дите, ваше - ничтожество... Полукровка. Ошибка опять.

Вдруг я услышал, кто-то царапает дверь. "Это Карлуша" - Ангелина побежала открывать. Вошел небольшой пес, низкий и длинный как такса, но с мордой и ушами от других собак.

Это наш Дон Карлос. Карлуша, познакомься с гостями.

Карлуша выбрал меня, подошел и протянул лапу. Она теплая и тяжелая. На шее у него две складки кожи, свисают и болтаются, когда он ходит. "Карлуше семнадцать лет..." Ого, а мне только семь будет. Карлуша лег и стал слушать музыку. Розовый живот поднимается и опускается, по нему ползают блохи.

Карлос, говорит старушка, что ты демонстрируешь свои достоинства... Карлуша вздохнул, и пошел на кухню. Слышно, как он чавкает. "Он курицу любит, а другого мяса не ест. Он у нас самый старый."

Старушка все время улыбается, у нее глаза живей, чем у дочери. Наверное, потому что родила ребеночка, а дочь не смогла, я подумал, а потом спросил у мамы.

Они известные люди были. У них родственник президент.

Президент в Америке.

В Эстонии до войны тоже был президент.

А кто это пел?

Вертинский, был такой певец. Говорят, живой еще, но далеко живет.

Потом мы часто ходили к ним. "Иди, погуляй с Карлушей". Я надеваю ошейник на теплую шею, а поводок несу отдельно. Карлуша идет впереди, оглядывается, как старший брат, который все знает лучше меня, показывает дорогу. Мы идем мимо сосен, по гладким шелковым иголкам, пересекаем муравьиные дорожки, и нигде не встречаем людей. И я представляю себе, что Робинзон, живу на своем острове, а со мной верный друг. Карлуша сам знает, когда хватит гулять, ведет меня домой.

Приходим, на середину комнаты выдвинут стол с белой длинной скатертью, она блестит, переливается - старинная. Мы пьем чай и едим пирог. Он подгорел, зато с малиновым вареньем. Ангелина подкладывает мне все новые куски, подливает чай, и вздыхает. Потом мы снова слушаем голос из старой жизни, прощаемся. "Карлуша, проводим гостей ". Они идут до большой дороги, отсюда видна наша дача. У дома я оборачиваюсь - женщины с собакой нет, уже рано темнеет, это август, становится прохладно.

Скоро домой, тебе в школу пора.

В больницу к папе

Никого тогда не нашли, на даче у мадам Киви, а потом, это было уже зимой, пришел папа с работы, слушали радио. Сына мадам Киви поймали, он был бандит, нельзя от армии убегать. Прятался много лет, сначала от немцев в лес убежал, а потом от наших тоже.

Это ужасно, говорит мама, но пора им понять.

Двадцать пять лет дали, говорит папа, двадцать пять лет...

Никто больше ничего не сказал, ни мама, ни бабка, молча съели обед, и папа на работу ушел. А потом перестал приходить на обед, берет с собой, или я приношу ему еду, когда он дежурит в воскресенье. Это на дороге в школу, не доходя, - большой дом из серых камней, нужно постучать в дверь или позвонить. Мне открывают, к доктору Миркину сын? и я прохожу по коридору, по каменному полу, мимо больших дверей, их много, это палаты с больными, слышу оттуда разговоры, смех, или зовут сестру по-эстонски - ыде, ыде...

Я иду дальше, в конце коридора кабинет дежурного врача, там сидит папа, дремлет или читает.

Сынок, он улыбается мне, вот хорошо, я уже проголодался, как у тебя дела.

Я ставлю на стол сумку, там кастрюлька с супом, еще горячим, потому что идти недолго, и кастрюлька со вторым, мясо с картошкой например, или тушеные овощи, он их любит. Он ест суп, я смотрю, у него волосы спереди редкие, по щекам глубокие морщины, виски седые. Но он не старый, мама говорит, это война устроила нам жизнь.

Так как твои школьные дела?

Я там учусь, вот и все дела.

Про школу

Рассказывать не интересно, в школе никаких дел, учиться нравится, но ходить туда не люблю, много шума, холод постоянный, ребята почти все злые или глупые. И все время боишься, вдруг спросят, а я не знаю...

И каждый день так, хотя я учусь хорошо и отлично, все равно неуютно там.

Так у тебя нет друзей, совсем?

Ты же знаешь, Эдик есть. Еще Севка. Но они тоже мало гуляют. У нас места мало, я к ним иногда хожу.

Нормально в школе, я всегда говорю, мама вздыхает, все у него нормально, туда бежит, и обратно скорей.

Пусть мальчик дома живет, среди своих, кто его любит, бабка говорит. Время ненадежное, лучше, если к семье привязан, кругом чужие люди, успеет нахлебаться.

Хотя бы с этим Голубевым еще подружился, он ведь еврей, Алик, да?

Голубев украинец.

Это он так говорит, удивляется мама. Замечательный мальчик, мать еврейка, отец еврей, а он украинец.

У Голубева отец не еврей, а военный прокурор, смеется папа.

Никуда не денешься, бабка говорит, мальчик должен не бояться своей нации.

Голубеву легче будет жить, папа говорит, пусть украинец, я не против.