— Чего тебе, Мишель? — спросила Алина.
— А? — встрепенулся тот с выражением лица йога, грубо вырванного из нирваны.
— Ты меня звал?
— Куда? — не понял Миша. Алина махнула на него рукой.
— Спи.
Миша скорчил рожу и вернулся к прыжкам по каналам.
Усевшись за стол, Алина перечитала написанное, обнаружила в соседних абзацах повторяющееся слово «пожелтевший» и безжалостно вымарала его в обоих случаях. Ее сосед по парте Фролов, сочинявший детективы, не был столь щепетилен в подобных вопросах, считая, что написанное пером не вырубить топором — за что и получал «неуды» в сочинениях по литературе, где придерживался той же методы.
«Все повторяется из века в век, и все до страшного неизменно. Ты же, теряя друзей и любовь, проходя через столь похожие муки и ужасы, остаешься прежним, с болью понимая, что не нашел нового опыта, что не можешь измениться ни к лучшему, ни к худшему…»
«Алина».
Она дернулась, словно от удара. Голос пришел откуда-то справа и сверху, но, медленно развернувшись на стуле, Алина, разумеется, никого не увидела.
Некоторое время она сидела тихо-тихо, вслушиваясь в каждый шорох. «Alle warten auf das Licht,» — надрывались за стеной Rammstein, за окном нескончаемым потоком шли машины, и из квартиры сверху неслось душераздирающее мяуканье кота, с которым играл маленький Владик, пытаясь, по всей видимости, пропустить несчастное животное через мясорубку.
«Алина».
Голос был совершенно реален.
Алина зажмурилась и потрясла головой. Переутомилась. Она просто устала. Неделя выдалась тяжелой — четыре контрольных работы, да и сегодня без приключений не обошлось. Надо убрать тетрадку, лечь на кровать и постараться уснуть.
«Алина».
Она пискнула, словно полупридушенная мышь. Надо поспать основательно — дефицит сна у нее огромнейший: сидела за учебниками до трех ночи всю неделю, чтобы справиться с тестами на пять баллов. Собственно говоря, пару у географички она именно поэтому и получила — не могла понять от недосыпу, о чем ее вообще спрашивают.
«А-ли-на, — вразбивку повторил голос. — А-ли-на».
— Кто… кто тут? — прошептала Алина. Господи-господи, она говорит сама с собой. Вот услышит Мишель или не дай Бог родители — насмешек и подколов тогда не оберешься. Мамочка великая любительница язвительно обсасывать чужие недостатки.
«Узиль» — охотно откликнулся голос.
Слово или же имя было Алине незнакомо. Она с ужасом почувствовала, как холодеет в животе, словно невидимая рука пробралась туда и неспешно перебирает внутренности. Страстно, до зуда захотелось зажать уши, но Алина почему-то поняла, что голос от этого никуда не денется.
— Кто? — хрипло переспросила Алина.
«Узиль, — повторил голос. — Меня зовут Узиль».
Ее бабка, отцова мать, сошла с ума после смерти мужа. Алина помнила, как та с безжизненным лицом и пустыми, остекленевшими глазами бродила по квартире или сидела, уставившись в одну точку и ведя монотонные беседы с невидимой птицей. Птица загадывала загадки, долбя бабку клювом в случае неправильного ответа, и тогда несчастная старуха начинала вопить и метаться, прикрывая ладонями темя. Алина боялась ее до трясучки, и вот теперь недуг давно скончавшейся женщины пришел и к ней самой.
«Ты не сошла с ума, — живо поведал голос. — Я Узиль, и я действительно говорю с тобой».
Алина взвизгнула и закрыла уши ладонями. Нет, нет, нет, это невозможно, она не слышит, не слышит, не слышит. Поскуливая от ужаса, Алина сползла под стол и прижалась к стене. Господи, пожалуйста, она не может сойти с ума, этого голоса нет на самом деле, она его не слышит, пожалуйста, Господи, она не слышит!
«Ты слышишь» — заверил Узиль.
— Нет, — прошептала Алина, зажмурившись и содрогаясь от беззвучных рыданий. Кто-то ухватил ее за руки и поволок из-под стола. Алина вяло упиралась, решив, что все кончено, и уже приехала бригада из дурдома.
— Алька! Алька, ты что?
Алину поставили на ноги и довольно резко тряхнули.
— Алька! Да посмотри ты на меня!
«Это твой брат».
Приоткрыв веки, Алина действительно увидела Мишу, встрепанного и не на шутку испуганного, а увидев, разрыдалась в голос, уткнувшись носом в братову грудь, словно тот был единственным стабильным существом среди гибнущего мира ratio.
— Аля, — судя по голосу, Миша тоже был в панике. — Аля, ну что такое?
— М-мне плохо, — проговорила Алина, заикаясь, вздрагивая и хлюпая носом. — М-Миш, мне плохо…
— Где плохо? — он уже готов был бежать за лекарствами, вызывать «скорую» и названивать маме на работу одновременно. — Тошнит? Или сердце? Чего, Аль?
— Знобит, — пожаловалась Алина. — К-кружится все…
«Не волнуйся».
И стало темно. Очень темно, холодно и жутко.
Когда тьма рассеялась, оставив после себя головную боль и ломоту во всех суставах, Алина обнаружила, что лежит в кровати, до самого носа укутанная одеялом, а сидящий в ногах Миша, бледный и очень серьезный, размешивает в кружке растворимый аспирин.
— Ты в обморок упала, — сообщил он. — Это грипп, Алька, он всегда так резко начинается. Ты не беспокойся.
— Угу, — кивнула Алина, с ужасом осознавая присутствие в комнате кого-то еще, очень близко, почти вплотную. Если бы можно было свернуться клубочком и спрятаться от него под одеялом…
