Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах - [46]

Некоторые люди спокойно реагируют на ее грубоватую, но зачастую уместную искренность.

– Мистер Эванс, вы не умираете от пневмонии, у вас всего лишь простуда, так что прекратите устраивать драму и отправляйтесь домой.

– Спасибо, доктор. Я так надеялся, что вы развеете мои опасения.

Если же она обнаружит, что пациент и впрямь серьезно болен, то будет биться изо всех сил, чтобы ему досталось лучшее лечение из всех возможных вариантов. Однажды я невольно подслушал, как администратор тщетно пыталась убедить доктора Арбури, что специалист из больницы сможет принять одного из ее пациентов только через полтора месяца. Вскоре доктор Арбури уже общалась по телефону со старшим врачом, давая ему указания насчет времени и места проведения консультации. Умение быстро переходить к сути позволяет ей никогда не отставать от графика, что также пользуется популярностью.

А сильнее всего меня поражает то, насколько легко поддаются ее влиянию многие из самых трудных пациентов. Так, я долго бился над тем, чтобы одна моя пациентка с алкогольной зависимостью снизила потребление спиртного и валиума. К моему удивлению, суровый выговор от доктора Арбури принес лучший результат, чем мои ненавязчивые и ласковые увещевания. Преимущество крупной клиники в том, что пациент может выбрать того терапевта, который подходит ему больше всего. Когда я только начинал работать, опытные коллеги часто советовали не быть слишком мягким и добродушным, иначе потом не отвадишь проблемных пациентов. Некоторые из них избегают врачей вроде доктора Арбури, потому что не получают желаемых сочувствия и внимания. Мои слова могут показаться несколько высокомерными, но мне и правда кажется, что всем нам подчас может пойти на пользу крепкое словцо и порция неприятной правды.

Иногда мои пациенты нуждаются в том, чтобы я их выслушал и проявил сочувствие, но порой все, что им нужно (впрочем, как и любому из нас), – это хороший пинок под зад. Самое сложное – найти золотую середину.

Неприятные анализы

Зачастую пациенты по собственной инициативе приносят различные анализы, для того чтобы я их тщательно изучил. Хотелось бы подчеркнуть: терапевты не очень ценят такой энтузиазм.

Бутылочки с мочой, как правило, меня не слишком напрягают. Я рассматриваю на свет стеклянную банку, в которой обычно приносят мочу, задумчиво потираю подбородок и издаю характерное «хммм». Мне нравится это делать: так я чувствую себя самым настоящим врачом из девятнадцатого столетия. Тогда любили диагностировать заболевания, рассматривая мочу, а затем пробуя ее на вкус! Правда, в отличие от врачей из позапрошлого века, я смотрю, но не пью. Кроме того, я не тороплюсь прописывать пациентам пиявок или микстуру на основе ртути. Я просто опускаю тест-полоску в банку и обычно назначаю антибиотики от той или иной инфекции мочевыводящих путей. Кстати, если вы собираетесь принести мочу в банке из-под чего-нибудь съестного, потрудитесь ее предварительно вымыть. Однажды, проверив мочу больного, я сообщил ему, что в ней слишком много сахара, а это симптом диабета. К счастью для того пациента, выяснилось, что в банке осталось немного клубничного джема, – отсюда и лишний сахар в моче.

А вот что еще приносили мне на анализ.

• Презерватив, полный спермы, – пациент переживал, что у нее странный цвет.

• Различные виды вагинальных выделений на тампонах и один выкидыш, завернутый в ткань.

• Очень много какашек. Женщина принесла все использованные за неделю подгузники своего малыша. На каждом были указаны дата и время, и она разложила памперсы на полу моего кабинета в хронологическом порядке. «Как вы видите, доктор Дэниелс, в четверг утром они были намного более желтыми и вязкими, чем в субботу после обеда». Пришлось потратить изрядно времени, чтобы объяснить, что ярко-горчичный цвет совершенно нормален для детских какашек.

Единственный вид человеческих выделений, который меня отталкивает по-настоящему, – это мокрота. Я не выношу ее. Каждый раз, когда вижу мокроту, в моей памяти неизбежно всплывает один особенно продолжительный обход больничных палат, в котором я участвовал, будучи студентом-медиком. У меня в тот день было ужаснейшее похмелье. После многочасовых хождений по жарким и душным палатам мы наконец добрались до последнего пациента, которого я назову мистером Флемингом. Это был старик с эмфиземой (убитые курением легкие), который днями напролет отхаркивал литры мокроты и собирал ее, чтобы показать врачу во время обхода. Когда мы пришли, мистер Флеминг с энтузиазмом протянул пластиковый стакан, до краев наполненный мокротой. На нем была пластиковая крышка, и никому из нас, в том числе старшему врачу, не хотелось рассматривать его содержимое. В мире медицины очень развита система иерархии, так что стакан пошел по рукам: старший врач передал его ординаторам, ординаторы – старшему интерну, старший интерн – младшим, и в конечном итоге стакан оказался у меня (как студент-медик, я находился в самом конце пищевой цепочки). Когда я взял злополучный стакан, он показался мне невероятно тяжелым. «Ну давай же, взгляни, что там», – нетерпеливо гаркнул старший врач. Открыв крышку, я увидел бесформенную массу. Не совсем зеленую и не совсем коричневую. Не жидкую, но и не твердую. У нее были какие-то совершенно особенные цвет и консистенция. Я почувствовал, как свело живот, и, извинившись, побежал в туалет, где меня тут же вырвало. Кал, мочу, кровь, рвоту – приносите мне что угодно, но только не мокроту.