Следующая остановка - жизнь - [38]

— Не думай, Юлия, об операции, — тут же уловил её состояние Генри. — Ты не помогаешь, ты мешаешь. Хирург сделает всё так, как надо. Он знаменитый в Америке, у него не было неудач. Поговори со мной. Русские люди тоже живут каждый индивидуально, но, я чувствую, они как-то связаны друг с другом, они совсем другие, чем американцы, я чувствую защиту, идущую от них. Платон Каратаев, может быть, прав, только я не могу понять его. Ты понимаешь?

Юля стала вспоминать, как жило их село. Считалось, что, несмотря на перестройку, колхоз остался, но она не слышала, чтобы кто-то что-то там делал. Все — по своим хозяйствам.

— Помочь можно, Юлия, в том случае, когда что-то от тебя зависит, а от тебя сейчас совсем ничего не зависит.

Генри сидел рядом, и от него исходила доброта, как от Аркадия. Словно Генри его брат-близнец. Он очень похож на Аркадия. Словно у них общая кровь.

— Мне ближе Болконский. Он всё в небо смотрел, будто под ногами одна грязь, а жизнь и Вечность — там.

Юля вздрогнула. Генри подслушал её мысли.

— Птицы летят в небе, — восторженно продолжал Генри. — Ты замечала, как они летят? Крылья распахнут… Интересно, у них есть строгий порядок или никакой системы нет?

— Хватит, Генри, пожалуйста!

— Что случилось? Я тебя расстроил? Я тебе о себе рассказываю. Я тебя так отвлекаю. Ты что плачешь? Что же теперь делать? Тебе совсем неинтересно слушать обо мне?!

Юле очень хотелось сказать ему «мы с тобой всё понимаем одинаково»… но это значило — разрешить и себе, и ему быть вместе…

Генри открыл пакет и вынул из него банан.

— Пожалуйста, поешь, сразу станет легче. Ты слишком волнуешься.

— О птицах я так же, как ты… И о Каратаеве… только что думала… И ты… — о том же… — всё-таки призналась она. — Мой учитель сказал: «Снизу, из грязи, из массы начинается Вселенная». Как ты это понимаешь?

— Не понимаю, — удивлённо сказал Генри.

— Но ты произносишь те же слова…

Юля не хотела смотреть на него — и так его лицо всегда перед ней.

— Ты сейчас говорил: Болконский не смотрит вниз, ты сказал — «грязь». Для Болконского грязь — простой народ. Помнишь, когда летит снаряд, все валятся на землю, а Болконский остаётся стоять — он не может упасть на землю вместе со всеми. Так же, как не может войти в тот же пруд, что и солдаты. Ну, конечно же, это просто. «Грязь» — это почва, это то, из чего рождается огород, сад, это еда деревьев, растений. Конечно, именно так. «Масса» — это люди. Так? Люди живут, потому что едят рождённое в грязи. Грязь и люди — одно целое, так? Мой учитель много лет провёл в лагерях и был как Платон Каратаев — частью всех, со всеми. Для всех нас, живущих на Земле, наша Земля — Вселенная. А вообще что такое Вселенная, если наша Земля — лишь одна её часть?

— Я не знаю, — сказал Генри. — Почему ты на меня не смотришь, Юлия? Я тебе неприятен? Ты избегаешь меня.

Банан пришёлся кстати — ребёнок уже изо всех сил сосал её изнутри. Она не поела утром.

Генри, «масса», «грязь», Платон Каратаев — фон. А перед ней — операционный стол. Она никогда не видела его и представила как большой, узкий, обеденный. И — открыто сердце её матери.

Какая связь «грязи» и «массы» с операцией, с мамой? Может быть, та, что много людей участвует в спасении мамы? Но они не масса, они — индивидуумы и индивидуалисты, как говорит Генри.

— Ты, Аркадий, я, врач — разве не масса? — осторожно спросила Юля, сама понимая: она говорит явно не то.

Генри вынул из пакета пластмассовую коробку, вилку в полиэтилене.

— Пожалуйста, поешь.

Она послушно стала есть.

— Никогда ничего подобного не ела, — призналась с полным ртом.

— Здесь крабы, креветки, селери, рис, яйца…

— Что такое «селери»?

— Растение. Если найду в магазинах, принесу тебе, покажу.

Генри оказался прав. Когда она съела весь салат, исчезли разрезанная мамина грудь, кровоточащие сосуды. Она зевнула.

— Ты, наверное, мало спала?

Она кивнула.

— Ты должна верить, что всё будет хорошо. Американцы не выскажут страха или опасения, даже когда всё очень плохо, они говорят — «всё хорошо». Это помогает. За словом идёт действие — ситуация улучшается. И ты повторяй, пожалуйста: «Всё будет хорошо. Операция проходит удачно». Ну, ты поела, и я пошёл. У меня встреча. Я приду попозже. — Он встал и попросил: — Ты можешь посмотреть на меня?

Она подняла к нему лицо.

— Ты очень особенная, Юлия. Я никогда не видел таких богатых глаз.

— Хватит, Генри, пожалуйста!

Это нужно немедленно прекратить. Она обязана сказать, что — замужем, что любит Аркадия и для Генри может быть только другом. Почему же она не говорит этого?

— Спасибо, Юлия.

— За что?

— За то, что ты посмотрела на меня.

Генри встал и быстрым шагом пошёл к выходу.

Провезли больного в другую операционную. Очень полного, очень бледного.

Громко рыдала такая же полная и такая же бледная женщина, цеплялась за каталку.

Юля закрыла глаза. Подремать хоть десять минут!

— Вы ждёте результата операции? Меня послал хирург.

Юля вскочила, и книжка с пакетом упали на пол.

— Что-о?!

— Вы сядьте. — Женщина села рядом. — Пожалуйста, вы должны быть готовы ко всему. Случай очень запущенный.

— Мама жива?

— Пока жива, — сказала женщина сочувственно. — Но очень сложный случай.