Следствием установлено - [12]

– Раньше судимы были?

– Нет, – хмуро ответил Ведерников и, подумав, уточнил:– Гражданским судом не судим, а под трибуналом был.

– За что? – спросил Антон.

– Фашиста одного не вовремя прикончил.

Ведерников кашлянул и неторопливо стал рассказывать. Всю Отечественную он провел в снайперах. Девятого мая в сорок пятом году, когда война уже кончилась официально и поступил приказ применять оружие только по особому указанию, на его боевом счету не хватало одного фашиста до круглой цифры. Эту цифру Ведерников не назвал, а сказал только, что он не стерпел такого «недокомплекта» и, несмотря на запрещение, израсходовал еще патрон. Под снайперскую пулю угодил эсэсовский генерал, которого, как потом оказалось, во что бы то ни стало надо было взять живым. За нарушение воинской дисциплины дело младшего лейтенанта Ведерникова разбирал военно-полевой суд.

О колодце Ведерников никаких новых сведений не сообщил. Вопреки предупреждению подполковника, он не стал «крутить» и честно сознался, что дал Столбову распоряжение засыпать колодец только через неделю – а, может, и позже – после того, как из него достали кота. На вопрос: «Мог ли за это время человек случайно упасть в колодец?» – ответил неопределенно:

– Кто его знает… – Задумчиво погладил усы и продолжил: – Сколько лет колодец существовал, никто не падал. Из наших деревенских даже вся ребятня его знала, а из приезжих… человек же не иголка, чтобы исчез и никто этого не заметил.

Держался во время допроса Ведерников спокойно, но порою в его глазах и жестах длинных костистых рук замечалась нервозность, свойственная очень вспыльчивым, несдержанным людям. Говорил он медленно, чуть хрипловато. Чувствовалось, что его настораживает ведение протокольной записи.

О Столбове отозвался хорошо:

– Все бы такими работягами были, как Витька, колхоз бы наш по Союзу гремел. – И пояснил: – Я и распоряжение ему на засыпку колодца только потому дал, что Витька безотказный. Другого уговаривать надо, потом проверять – хорошо ли сделал. А этому только скажи – все на совесть сделает. Для примеру, такая штука: когда экскаватор сломался и землю грузить в самосвал стало нечем, Витька сам нагрузил бревен, привез и накрыл ими колодец. Другой бы трудодень за это попросил начислить, а Столбов даже не заикнулся.

– А вот на помощь к соседям съездить Маркел Маркелович еле уговорил его, – вспомнив прошлую встречу со Столбовым, сказал Антон.

– Свадьбу человек затевает, подготовиться надо. У него, кроме больной матери, никого нет. Все хозяйство на нем держится. В таком разе любой заартачится.

К концу допроса Антону стало как-то неловко. Сколько раз он слышал и читал о следовательской интуиции, о находчивости и наблюдательности работников уголовного розыска, сколько раз говорили ему, что толково и вовремя поставленный вопрос часто решает судьбу расследования. Антон всячески приглядывался к Ведерникову, мучительно искал этот самый вопрос, но так и не мог его найти.

Егора Кузьмича Стрельникова Антон решил не вызывать для допроса в контору, рассчитывая, что в домашней обстановке разговорчивый старик еще больше разоткровенничается. Жил Стрельников в небольшой крепенькой избенке, в самом конце села. Когда Антон, постучав, открыл дверь в избу, Егор Кузьмич помогал старухе – дородной, по комплекции раза в три солидней его – сматывать на клубок самодельную пряжу. Смутившись немужского занятия, он бросил пряжу на лавку и гостеприимно разулыбался, поглаживая при этом лысую макушку.

– Ты чой-то, старый, ощерился? – сурово спросила старуха. – Спутаешь моток, я ить и при чужом человеке веретеном по лысине огрею!

– Ну-ну! – запетушился Егор Кузьмич. – Человек пришел не иначе при исполнении обязанностей. Чем грубить; лучше оставь одних – служебный разговор, как понимаю, при посторонних не ведется.

– Это я тебе, старый, посторонняя?

– Андреевна, ты очень даже часто неправильно меня понимаешь. Пришел товарищ офицер из милиции, пришел, как понимаю, ко мне, и, возможно быть, у нас состоится очень даже серьезный разговор.

– Только бы и чесал язык, трепач старый, – проворчала старуха, но пряжу отложила. – Вы, товарищ милиционер, – обратилась она к Антону, – шибко ему не верьте. Смолоду трепачом был, а к старости совсем рехнулся.

Старуха сердито ухмыльнулась, не спеша подошла к русской печи, взяла пустое ведро и, выходя из избы, будто сама себе проговорила:

– Сурьезный разговор у него, видишь ли, могет состояться. Трепач, ну трепач…

– С норовом баба, – смущенно поглаживая макушку, Стрельников кашлянул. – Никакого такту не знает, один конфуз от нее.

И захлопотал возле Антона, приглашая сесть на узенькую лавку у стола.

Антон повесил на вбитый в дверной косяк гвоздь фуражку.

– Я ведь, Егор Кузьмич, пришел насчет колодца. Кроме уже рассказанного, ничего не припомнили?

– Слышь-ка, а?… – Стрельников пораженно развел руками. – Даже имя-отчество мое помнишь! Что ни говори, городской житель отличается от деревенского. Деревенский он ить без прозвищев не может. И худому человеку прозвище даст, и хорошему. До чего Маркел Маркелович – душевный председатель, а и его прозвали Головой. Голова – прозвище, ясно дело, не плохое, однако все ж таки есть прозвище.